Основной коридор прервался просторной комнатой с лестницей, ведущей наверх. Потолки здесь были намного выше, а в центре висела люстра с огромным количеством свечей. Исполинское панорамное окно освещало стену, где висели портреты. В центре помешался большой портрет Мари и Ревана. На нём она была явно беременной, а он трепетно обнимал её, опустив широкие ладони на округлый живот. Зажмурившись, я мысленно твердила себе, что это не для меня, что со мной такого не случится. Горячие слезы грозили вырваться ливнем, и я поспешила отойти от такого яркого изображения чужого счастья. Дальше висели небольшие портреты трёх молодых людей и одной девушки. Все они окружали портрет ещё одного молодого человека, что, в отличие от остальных, был темноволосым, как Реван, и таким же голубоглазым, как Мари. Его портрет был чуть больше, чем остальные.
Присмотревшись, я тихо охнула. Казалось, его глаза блеснули мне прямо с портрета и, чем сильнее я присматривалась, тем сильнее меня засасывало в голубые омуты. Весь мир внезапно сузился только до них, вокруг раздалось бормотание, какие-то непонятные голоса, не то просящий, не то требующий шёпот.
Из этого гипноза меня вырвало тихое покашливание. Вскрикнув от удивления, я резко обернулась. За спиной стояла Мари и с любопытством меня разглядывала.
— Вижу, вы увлеклись нашей семейной портретной галереей.
— Да, — кивнула я. — Беременность вам к лицу.
Она мелодично засмеялась.
— Лично я не вижу в этом ничего очаровательного, но, однако же, ваше мнение совпадает с мнением моего мужа. Будь его воля, он бы по всему замку развесил мои беременные портреты. А это, — она кивнула на портреты по меньше, — наши дети.
Она всё представляла мне своих детей, но я совсем ничего не слышала, потому что снова начала проваливаться в голубые омуты. Меня затрясло от нетерпения. Когда же она представит мне его?
— Это мой средний сын — Архан, — как-то печально выдохнула она и, шагнув к портрету, трясущейся рукой провела по широкому точечному подбородку.
— Мой смелый мальчик, — прошептала она.
— Почему его портрет больше остальных? — нерешительно спросила я.
— Он дальше всех моих детей от меня. Он помог мне, пожертвовав собой…
— Как же так? — ахнула я.
Мари печально улыбнулась.
— Моя последняя беременность Дайнери по определённым причинам шла очень тяжело. Родовой артефакт достать не получилось и для того, чтобы добыть тёмный огонь, который бы мне помог, требовалась жертва. А я оказалась не готова кем-либо жертвовать. Я знаю, что Реван собирался принести в жертву себя, но тогда всё это теряло бы смысл… Без него я бы не выжила. Однажды утром я проснулась от ощущения дикого холода, как будто потеряла часть своей души. Мы бросились в покои Архана, но там нашли только письмо, — Мари судорожно всхлипнула, а потом продолжила: — через несколько часов нам передали тёмный огонь. А теперь мы передадим часть этого огня тебе, — глубоко вздохнув, она отошла от портрета и посмотрела на меня. Была в её взгляде какая-то сумасшедшая надежда, заставившая меня вздрогнуть и отступить.
— Спасибо, — пробормотала еле слышно, не зная, что ещё сказать.
Она кивнула и пошла дальше. Реван ждал около очередного поворота, нетерпеливо притоптывая.
Место, где хранился огонь, не могло похвастаться ни железными дверями, ни темнотой, ни помпезностью. Небольшой застеклённый сад с выходом на поляну, где в центре на резном столике стоял железный поднос, накрытый стеклянной колбой. Внутри стекла горел удивительный, абсолютно чёрный огонь с голубой серединой. Он завораживал, заставляя сделать к нему ещё один шаг.
— Вы не боитесь, что здесь его могут украсть?
— Вовсе нет, — усмехнулась Мари. —Такой огонь нельзя украсть или отдать, им можно только добровольно поделиться. Реван снял крышку с огня, и на меня тут же обрушился удушающий жар. В глазах потемнело, ноги подкосились.