Добравшись до двери, я заколотила в неё молотком, висящим тут же для удобства желающих попасть в дом. Не успел ещё звук последнего удара смолкнуть где-то в его недрах, как дверь бесшумно отворилась и на пороге показалась худая как жердь женщина в строгом чёрном платье с белоснежным накрахмаленным передником, о края которого, по моим ощущениям, можно было порезаться. На затянутых в строгий пучок пегих волосах красовалась кружевная наколка, столь же белоснежная и травмоопасная как и фартук.
Попытавшись повнимательнее разглядеть данную особь, я взглянула на неё исподлобья, с трудом сфокусировавшись.
— По вопросу благотворительности хозяева принимают в первую субботу каждого месяца с трёх до четырёх пополудни, — заявила неприступная прислуга, посмотрев на меня презрительно.
— Меня не интересуют вопросы благотворительности, — гордо задрав подбородок и подпустив в голос холода, ответила я, и продолжила: — Я здесь, чтобы встретиться с родителями моего мужа — Томаса Риддла-младшего. Уверена, они будут рады моему приезду.
На ужас и недоверие, тут же исказившие черты женщины, замершей в дверях, можно было бы любоваться вечно, если бы не желание побыстрее оказаться в помещении, хотя это грозило мне скандалом и новой головной болью. Ребёнок, чувствуя мою усталость, всё чаще толкался в животе, заставляя меня спешить — горячий чай и тёплая постель сейчас виделась самой большой необходимостью.
— Я спрошу, — отмерла служанка и попыталась захлопнуть перед моим носом дверь. Номер не прошёл — я вклинилась в проём, не давая возможности оставить меня на улице.
— Следующий мой визит я планирую нанести в редакцию газеты… — задумчиво проговорила я, не имея никакого понятия ни о том, как называется местный рупор новостей, ни о том, есть ли он вообще в данном богом забытом уголке Англии. Но кажется, стрела попала в цель — прислуга прекратила напирать на дверь, пропустив меня в прихожую и, предложив присесть на диванчик, ретировалась, спеша сообщить обо мне хозяевам.
«Богато живут», — подумала я, пытаясь разглядеть обстановку, с первого взгляда наводящую на мысль о достатке — сияющий от воска паркет, большое зеркало в вычурной раме, основательного вида диван, затянутый шёлком, хрустальная люстра над головой… Со второго взгляда становились видны старательно затёртые сколы на подлокотниках, несколько потрёпанный шёлк и… вот про люстру не могу сказать ничего плохого — с моими проблемами со зрением сложно разглядеть что-либо в сиянии огней, но возможно, на ней не хватало нескольких висюлек — там, где это не было так заметно.
— Сэр Томас вас ждёт, — прислуга, появившаяся в дверях, ведущих вглубь дома, приглашающе шевельнула рукой, поглядев на меня с некоторой долей злорадства и любопытства — сей коктейль явно говорил как о том, что всё семейство в сборе, так и о том, что мой муж не сдержал своих эмоций.
— Благодарю, — постаравшись изобразить на лице невозмутимость, которой у меня не было и в помине, я последовала за женщиной, даже не пытаясь запоминать дорогу.
* * *
Помещение, в котором я очутилась, явно знавало лучшие годы. Сейчас же, даже сильнее, чем прихожая, оно выдавало сложное финансовое положение своих хозяев. Нда… вот на это я как-то не рассчитывала…
В небольшой гостиной, которую мне удалось рассмотреть только мельком, в данный момент собралось всё семейство, сплотившись против меня — той, что расстроила все их планы. Догадка, что та девушка — невеста Тома — с которой он частенько проезжал мимо дома Меропы, должна была принести в семью хорошее приданое, тут же возникла в моей голове…
— Как ты посмела сюда явиться! — заорал мой муж, резким движением покидая кресло, в котором до этого сидел. — Пошла вон!
Старший Риддл, седой представительный мужчина, наклонился вперёд, тоже явно желая подняться, и я, понимая, что мне несдобровать, отшатнулась, тут же наткнувшись на закрытую за спиной дверь. Видимо, от страха у меня помутился рассудок — именно этим только можно объяснить мои дальнейшие действия.
— Стоять! — заорала я, инстинктивно выставив перед собой открытые ладони, то ли пытаясь защититься, то ли остановить…
Обоих Риддлов отбросило назад, в кресла, где они и замерли, глядя на меня с яростью, к которой примешивалась некоторая доля испуга.