Все-таки как получилось, что он, Якушев, здесь, в четырех стенах, арестант? Ничто не предвещало беды, подполье хорошо законспирировано, иначе бы его не послали в командировку за границу. Удивила тотчас, вслед за возвращением, командировка в Сибирь, в Иркутск. Он не терпел проводов, уехал на вокзал один. На вокзале вышло какое-то недоразумение с билетом. Потом он оказался в автомобиле - и здесь, в камере. Конечно, его арестовали за старое, за то, что было в Петрограде, если за другое, тогда - конец.
Обо всем этом думал Якушев, зажмурив глаза, чтобы не видеть решетки в окне. Камеру тюрьмы, решетку он считал нормальной обстановкой для тех, кто шел против царя, но не для верноподданного и благонамеренного чиновника Александра Якушева.
Раздумья прервал надзиратель. Якушева повели на допрос. Они шли по коридорам бывшего жилого дома. Проходы из квартиры в квартиру были пробиты зигзагами, так, чтобы квартиры сообщались между собой. Здесь разместились следователи и другие сотрудники ЧК. Якушева привели в просторную комнату, не в ту, где происходили первые допросы. Видимо, эта большая комната была когда-то гостиной, от прежнего убранства сохранилась только люстра с хрустальными подвесками. Кроме следователя-инженера (это был Артузов) в стороне сидел незнакомый Якушеву человек. Лицо его разглядеть было трудно, он что-то читал, перебирая исписанные листки.
- Вернемся к осени тысяча девятьсот семнадцатого года, к вашей встрече с Массино, - сказал Артузов.
- Пожалуйста.
- Вы твердо убеждены в том, что он занимался только коммерческой деятельностью? Политикой он, по-вашему, не интересовался?
- Речь шла о железных дорогах, шахтах, водных путях...
- А это не политика? Речь шла и о другом, насколько мы знаем.
- Да, ведь Юрьева была арестована.
- Вы это знаете?
- Мало ли за что могли арестовать эту дамочку. За спекуляцию, например.
- И вы больше ничего не слышали о Массино?
- Нет.
- Как же вы, патриот, могли равнодушно отнестись к планам ограбления вашей родины?
- Мне было неприятно это слышать.
- Какая деликатность... Так вот, Массино, конечно, был и коммерсантом, но у него есть и другая профессия и другое имя. Его настоящее имя Сидней Джорж Рейли. Он английский шпион и организатор террористических актов против советской власти. Он приговорен к расстрелу по делу Локкарта и Гренара. Об этом процессе вы, вероятно, слышали?
Якушев молчал. Он подозревал, что Массино и Рейли - одно лицо.
- Ну, оставим этот эпизод вашей жизни, хотя он все-таки пятно на ваших белоснежных ризах патриота. Кто такая Варвара Николаевна Страшкевич?
Холодная дрожь прошла по телу Якушева.
- Варвара Николаевна... Моя соседка. Мы живем в одном доме... Она бывает у нас, мы немного музицируем... У нее приятное сопрано, у меня баритон...
- Вы больше ничего не можете добавить к тому, что написали? - спросил Артузов.
- Ничего. Могу добавить - она мне когда-то нравилась.
- Да. Вы светский человек, Якушев... Но здесь не салонная беседа, мы не будем терять времени. Вы обещали сказать всю правду, а написали только то, что нам давно известно о вашей контрреволюционной деятельности.
Якушев сидел спиной к дверям. Артузов молча смотрел на него, а человек, перебиравший листки, не обращал внимания на арестованного, увлеченный чтением.
Дверь за спиной Якушева открылась и снова закрылась. Он повернул голову и мучительным усилием заставил себя отвернуться. Прямо к столу шла высокая пожилая женщина, шумно шурша валенками. Она села на стул против Якушева. Обращаясь к женщине, Артузов сказал:
- Гражданка Страшкевич, вы знаете этого гражданина?
Женщина ответила тихо:
- Знаю. Это Александр Александрович Якушев.
- Гражданин Якушев, вы знаете эту гражданку?
- Знаю. Это Варвара Николаевна Страшкевич.
Человек, до сих пор что-то читавший, поднял голову. Его взгляд и взгляд Артузова скрестились на Якушеве, и тот подумал: "Нет, надо бороться. Иначе..."
- При каких обстоятельствах вы встречались с гражданкой Страшкевич?
- Мы были знакомы еще в Петербурге.
- При каких обстоятельствах вы встречались с гражданкой Страшкевич в последний раз, в Москве?
Якушев подумал и ответил:
- Не помню. - Потом добавил: - Предпочитаю не отвечать, я бы не хотел, чтобы мой ответ повредил Варваре Николаевне.
Артузов записывал ответы Якушева и Страшкевич. Другой, сидевший рядом с ним, спросил:
- Гражданка Страшкевич, при каких обстоятельствах вы встретились в последний раз с Якушевым?
- В начале ноября... числа не помню... Александр Александрович пришел ко мне и сказал: "Я еду в служебную командировку в Швецию и Норвегию. На обратном пути остановлюсь в Ревеле, хотел бы повидать Юрия", то есть моего племянника Юрия Артамонова... Ну вот Александр Александрович мне говорит: "Напишите Юрию пару слов, вы его обрадуете, я ему передам". Я написала буквально пару слов: жива, здорова. Александр Александрович взял у меня письмо, побыл недолго, вспомнил прошлое и ушел. После этого я его не видела.
- Якушев, вы подтверждаете то, что говорила гражданка Страшкевич?
- Подтверждаю. Так все и было. Мне хотелось сделать приятное Варваре Николаевне. Почта работает неважно. А тут есть возможность передать непосредственно привет родственнику.
- Гражданка Страшкевич, у вас есть вопросы к Якушеву?
- Нет.
- У вас, Якушев, есть вопросы к Страшкевич?
- Нет.
- Уведите.
Страшкевич встала, пугливо озираясь на Якушева, пошла к дверям. Там ее ожидал надзиратель.
Если в первые минуты Якушев был ошеломлен появлением Страшкевич, то теперь он взял себя в руки. Да, он отвозил письмо. Он мог даже не передать его адресату, забыть, а потом оно затерялось. Надо сказать: "Напрасно я его взял. Человек, как говорится, задним умом крепок".
- Вы встречались с Артамоновым до Ревеля?
- Я ни разу не встречал его после того, как он окончил лицей.
- Это правда?
- Повторяю, я с ним не встречался после тысяча девятьсот семнадцатого года.
Наступило молчание. Тот, другой, нарушил молчание, сказав:
- Не будем терять времени даром. Слушайте, Якушев. Вы встречались с Артамоновым не раз в Петербурге. Вы отлично знали, что Артамонов бывший офицер, в восемнадцатом году, в Киеве, состоял в свите гетмана Скоропадского. Потом в Ревеле работал в английском паспортном бюро как переводчик. Вы все это знали и потому взяли письмо у Страшкевич. Вы были у Артамонова в Ревеле, в его квартире на улице Пиру.
Якушев почувствовал, как бледнеет, кровь отливает от лица, мысль работала лихорадочно, он старался овладеть собой и придумать ответ.
- Да, я был у Артамонова.
- Почему же вы это скрыли?
- Я не хотел причинить вред Варваре Николаевне Страшкевич... - "Не то, не то я говорю", - подумал он.
- Слушайте, Якушев, - резко начал Артузов. - Вы обманули доверие советской власти, вас посылали за границу с важными поручениями. А что вы сделали? Вы связались с врагами советской власти. Артамонов белогвардеец, враг. Разве вы этого не знали?
- Разговор у нас был самый невинный. Он спрашивал меня о жизни в Москве.
- И что вы ответили?
- Ответил, что живется трудно, что советская власть пытается восстанавливать промышленность... что нэп пока мало себя оправдывает.
- И это все? Об этом вы говорили шесть часов?
"Даже время известно", - подумал Якушев и сказал:
- Вспоминали старину, то есть прошлое.
- И только? Больше ничего вы не хотите добавить к вашим показаниям о встрече с Артамоновым в Ревеле?
- Я все сказал.
И тогда заговорил тот, другой (это был Пилляр). Он взял один из листков, которые просматривал раньше.
- Слушайте внимательно, Якушев. Это касается вас, я читаю: "Якушев крупный спец. Умен. Знает всех и вся. Наш единомышленник. Он то, что нам нужно. Он утверждает, что его мнение - мнение лучших людей России. Режим большевиков приведет к анархии, дальше без промежуточных инстанций к царю. Толчка можно ждать через три-четыре месяца. После падения большевиков спецы станут у власти. Правительство будет создано не из эмигрантов, а из тех, кто в России..." Вы в самом деле в этом уверены, Якушев?