Когда Гослинг умер, они завернули его в водонепроницаемый брезент из плота и позволили Чесбро прочитать над ним молитву. Это лучшее, что они могли для него сделать. Элизабет удалось удержать свою тетушку в стороне от всей процедуры, и это было очень кстати. Потому что Джордж тяжело переживал смерть Гослинга. У него было чувство, будто его внутренности наполнены гвоздями и битым стеклом. Каждый шаг вызывал у него сильную боль. И если бы Тетушка Эльза снова стала обвинять его в халатности, принимая за капитана корабля, он непременно поделился б с ней этой болью. Сказал бы ей такое, отчего она замолчала б навсегда.
Они провели церемонию на палубе, в свете фонаря. Это была мрачная и тревожная процедура. Свет от фонарей мерцал, тени плясали, а туман обволакивал, словно трупный газ.
Потом Гослинг в своем утяжеленном саване был сброшен за борт. Сначала он просто лежал на водорослях, и в Джорджа стало закрадываться тревожное чувство, что тело никогда не затонет. Оно лежало бы там, и каждый день мозолило глаза… но потом, медленно оно стало опускаться вниз. И останки Пола Гослинга, первого помощника капитана «Мары Кордэй», скрылись из вида. И что-то в Джордже утонуло вместе с ними.
Он наблюдал, как исчезает тело, а в голове у него кружила мысль: Послание в бутылке, послание в бутылке.
14
Когда Кушинг увидел судно, у него перехватило дыхание.
В какой-то безумный момент он подумал, что из водорослей на них надвигается корабль-призрак. Но судно не двигалось. Оно выглядело мертвым и пустым — еще одна заброшенная посудина, застрявшая в ползучих зарослях корабельного кладбища. С палуб и вышек поднимались ленты и нити тумана, словно оно выдыхало бледные болотные испарения. То был старый деревянный кошельковый сейнер, с черным, побитым корпусом и белой рулевой рубкой, потемневшей от плесени. Нос был таким острым, что мог резать заросли водорослей, как бритва… Но в остальном это было просто мертвое судно.
Забытое.
И заброшенное.
Кушинг увидел его в тумане и сразу же понял, что Элизабет оно не понравится. По ее взгляду он понял, что от этого судна нужно держаться подальше, как от дома с приведениями. Именно на дом с привидениями оно и походило. Не просто пустое. Кем-то занятое, но не обитаемое.
Наступил день… то, что в Мертвом море называлось днем… и Кушинг присоединился к Элизабет в одной из ее небольших экспедиций по корабельному кладбищу. Она показала ему старую баржу, на которой развела небольшой сад, сухогрузы, в чьих баках было больше пресной воды, чем можно было выпить за всю жизнь. А теперь это старое рыбацкое судно, шестьдесят восемь футов в длину. Кушинг не видел такие уже много лет. Он готов был поспорить, что его киль был заложен еще в 20-ых годах.
— Нужно возвращаться, — сказала лишь Элизабет.
Но Кушинг и не думал уходить. Он стоял рядом с ней в шаланде, держа в руках весло.
— Расскажите мне об этом судне, — сказал он.
— Просто еще одна развалина.
— Вовсе нет. Вижу по вашим глазам… что тут что-то другое. Что с ним такое?
Она постояла какое-то время, словно пытаясь придумать что-нибудь правдоподобное, чтобы они уже могли вернуться на «Мистическую». Наконец, вздохнув, произнесла:
— На ней… живет Отшельник. Это его судно.
— Отшельник?
Она кивнула.
— Один старик. Он был здесь, когда мы только попали сюда. Он не очень любит людей. И у него есть ружье.
Но Кушинг почему-то ей не поверил.
— Вы когда-нибудь разговаривали с ним?
— Он сумасшедший.
— И он был здесь, когда вы сюда попали?
— Да.
Конечно, это был еще один аргумент в пользу теории Кушинга о временном искажении. Если Элизабет прибыла сюда вместе с остальными в 1907-ом году, и это судно уже было здесь — а оно явно было построено не раньше 20-ых годов — тогда все сходится, верно? Рыболовное судно было построено гораздо позже того корабля, на котором приплыли люди Элизабет… и все же прибыло сюда раньше их.
— Я хочу подняться на борт, — сказал Кушинг. — Хочу поговорить с этим Отшельником.
— Мистер Кушинг, пожалуйста…
— Вам не обязательно туда идти, — улыбнулся Кушинг.
Элизабет нахмурилась.
Торчащее из водорослей, окутанное туманом судно походило на дом с привидениями, возвышающийся над разросшимся, запущенным садом. Огромное, призрачное и беззвучное. Окна рулевой рубки были заколочены досками, с носа свисала паутина водорослей. Палубы оплетены тенями, кормовые стойки и лебедки заросли толстым слоем грибка. На носовой палубе было полно обломков… металл и расплавленный пластик, разнообразный мусор, почерневший, словно от огня.