Но потом Стайлз обернулся, и крик вырвался у него из горла.
Там не было ничего.
И никого.
И все же он слышал тот призрачный шепот. Слышал шлепки босых ног, шелест одежды. А потом из тумана появился холодный свет. Яркий и пульсирующий, словно чей-то дурной глаз наблюдал за ним из мглы.
Стайлз бросился за дверь, захлопнул ее и запер на засов. Он ждал и ждал, чувствуя, как оно приближается, наэлектризованное, едкое и смердящее. Сквозь щели в двери и заколоченных окнах Стайлз увидел, как палубу охватило фосфоресцирующее свечение. Ослепляющее и жгучее, поглощающее корабль. Он услышал пронзительный вой, и то, что там было, проникло в него огнем, льдом и кислотой, просочившись под дверью и сквозь стены туманом плоти и злобного умысла.
Он вскрикнул лишь раз.
И в следующее мгновение туман прошел сквозь него, пронзая мозг горячими иглами и ножами. Вгрызаясь в мысли алмазными зубами. Стайлз почувствовал, как его разум кипит и плавится. Вытекает из глазниц холодным, дымящимся соком. Вмещавшая его плоть рассыпалась в прах. Кости с сухим стуком упали на палубу, превратившись в дымящуюся груду.
Только потом наступила тишина.
Возможно, Стайлз не помнил названия судна, но оно сохранится в истории. Ибо течением его вынесет из тумана, и люди будут помнить его название.
«Мария Селеста».
Часть первая. Туман
1
Хотя Джордж Райан никогда раньше не был на борту корабля — если не считать лодочной прогулки на озере — он сразу понял, что ему что-то не нравится в «Маре Кордэй». Опытный моряк сказал бы, что с ней что-то не так. Но Джордж не был моряком. Не служил ни в военном, ни в торговом флоте. Только провел три года в армии, вдали от воды, простым рядовым в саперном батальоне. В непосредственной близости от океана он оказался лишь во время шестинедельного пребывания в Эдвардсе, штат Калифорния, где они перекладывали покрытие взлетно-посадочных полос. На выходные они с группой товарищей выезжали в Вентуру, позагорать, поплавать, и поразвлечься с женщинами. И все.
Поэтому на море он был впервые.
Деньги деньгами, но он решил, что это будет первый и последний раз.
Они отплыли в шесть утра, около двенадцати часов назад, и поначалу Джордж расхаживал по палубе как бывалый моряк. Он повсюду замечал зеленые лица своих коллег — все они почти сразу стали жертвами морской болезни. Никто из них, кроме Сакса, не был раньше в открытом море. Длинные волны и сильная качка в тот момент не особо влияли на Джорджа. И все же, ему было сложно ходить по спардеку, не шатаясь (к большому удовольствию членов экипажа, которые, казалось, были самим воплощением равновесия и контроля над собственным телом), а в остальном, все было в порядке. Все его прежние волнения и беспокойства оказались впустую.
В отличие от остальных, он чувствовал себя нормально. Как Сакс. Он докажет им, что он тоже крутой парень.
В Норфолке, вечером накануне отправления, Сакс предупредил всех, что с первого же дня у них будут проблемы.
— Поверьте мне, девочки. Море превратит вас в младенцев. Когда покинем сушу, вы, сосунки, будете плакать и звать маму, выблевывая собственные кишки.
Но Джордж решил, несмотря на свой страх перед морем, что справится с тошнотой. Лишит Сакса этого удовольствия. Он решил доказать горластому мачо, что тот заблуждается.
И он это сделал. О, да.
Во всяком случае, пока они не достигли так называемого «Кладбища Атлантики», что напротив мыса Хаттерас. Района бурных течений и частых штормовых ветров. Здесь теплое течение Гольфстрим, устремлявшееся на север, встречалось с холодными водами Арктики. Как масло и вода, смешивались они не очень хорошо. Море сразу же словно взбесилось. «Мара Кордэй» ответила тем, что у моряков называется «легкой качкой», но для желудка Джорджа это стало настоявшим испытанием. И, без лишних церемоний, его обед довольно скоро попросился наружу.
Тут его, конечно, скрутило по-настоящему.
У остальных к тому времени дела шли чуть лучше. Но Джордж лежал на своей койке и чувствовал, будто проглотил рой бабочек. Его мучила тошнота, прошибал пот, бил озноб… Голова кружилась так, что он не мог даже встать, чтобы отлить. К нему заглянул Сакс. Не упустил возможность. Грубое, загорелое лицо расплылось в ехидной ухмылке.
— Что, уже не так крут, а, Джордж?