— Что, черт возьми, я должен делать? — сказал Менхаус, глядя на труп солдата. — Господи, ну и вонь.
— Просто подними его, смышленыш.
— Я? — удивился Менхаус.
— Нет, коротышка у тебя в штанах. Ты, конечно. Может, у сержанта Йорка есть что-нибудь для нас полезное.
— Да ну, Сакс, он же гнилой весь, — заскулил Менхаус.
— Фабрини такой же, но раньше это тебя не останавливало.
— Не надо, Сакс, — сказал Кук, — Оттолкни тело в сторону… оно может привлечь кого-нибудь.
— Ага, только этого не хватало, — согласился Менхаус. — Нам не надо, чтобы за ним что-нибудь приплыло.
Сакс нахмурился.
— Хватай его под руку. Он не кусается.
Фабрини рассмеялся и покачал головой.
— А почему бы тебе самому не сделать это, босс?
Лицо Сакса приняло каменное выражение.
— Потому что я сказал Менхаусу сделать это, придурок. И, как ты уже сказал, я здесь босс.
Фабрини с треском пукнул.
— Это тебе, босс.
Менхаус понял, что положение безвыходное. Бледный, как мел, он схватил труп под руку и потянул вверх. Казалось, тот весил не одну сотню фунтов. Тело под рубашкой было как губка.
— О, боже, — выдохнул он сквозь зубы, отворачиваясь от сладковатого гнилостного запаха. — О, боже… о, боже…
Поднятое из воды тело напоминало огромный, мясистый, пропитанный водой шар. Лицо было объедено рыбами… или чем-то еще, и представляло собой сплошное жуткое месиво из белесых мышц и узловатых хрящей. Лишенное кожи и губ, оно усмехалось желтыми зубами, торчащими из сморщенных десен цвета овсянки. Из пустых глазниц и провалившейся носовой полости ручьями стекала вода.
Сакса эти детали, казалось, не волновали.
Он обшарил огромный, раздутый живот, не обращая внимания на нытье Менхауса и извивающихся кольцами паразитов, кишащих в районе пупка. Его пальцы нащупали что-то и вытащили наружу. Пистолет. Его жесткие металлические контуры блеснули на солнце. На лицах Кука и Фабрини застыло выражение страха. Изо рта у трупа жирной макарониной выскользнул трехдюймовый червь и скорчился от света.
— Боже милостивый, — воскликнул Менхаус.
Раздался влажный хруст, потом щелчок, и тело шлепнулось обратно в воду. Рука трупа оторвалась в области плечевого сустава. Издав сдавленный вопль, Менхаус бросил конечность, и его вырвало за борт.
— Тебе не нужен этот пистолет, Сакс, — сказал Кук.
— Как раз наоборот, — ответил тот, гордо и радостно ухмыляясь, как старый развратник, у которого снова встал впервые за долгие годы. — Классно, не так ли? — Он помахал пистолетом так, чтобы все видели. — Девятимиллиметровый автоматический Браунинг. Хорошее оружие.
— Черт, — сказал Фабрини. — Эта штука пробыла в воде несколько дней. Она не выстрелит.
Сакс улыбнулся, прицелился чуть левее головы Фабрини и спустил курок. Выстрел прозвучал, как раскат грома. Фабрини почувствовал, как у виска просвистела пуля. Гильза с шипением упала в воду.
— Ты тупой урод! — закричал Фабрини. — Вонючий тупой урод! — Ты же мог меня убить!
Сакс усмехнулся.
— Если б я хотел тебя убить, ты был бы уже мертв.
Менхаус был на грани обморока. На лице у Кука застыло выражение тревоги и отчаяния. Он прекрасно понимал, что баланс сил сместился еще больше в сторону Сакса. В это не было ничего хорошего.
— Большой крутой мужик с «пушкой», — проворчал Фабрини.
Сакс направил «Браунинг» тому прямо между глаз.
— На этот раз ты умрешь.
— Прекрати, — сказал Кук. — Это безумие.
— Да, брось, Сакс. Мы здесь все друзья. — Нервно улыбающиеся губы Менхауса напоминали дождевого червя, пытающегося спрятаться от солнечного света.
Фабрини сплюнул.
— Валяй, крутыш. Стреляй. — Он произнес это твердым, спокойным голосом. Но внутри он был напуган до смерти, и все знали это.
— Сакс, — сказал Кук.
Сакс опустил пистолет. Да, нужно было замочить этого болтливого итальяшку, — подумал он. Остальные ничего не смогли бы с этим поделать. Один выстрел, и не больше Фабрини, еще два и он избавится ото всех. Но по какой-то причине он стал этого делать. Он сам даже не знал, почему. В этом месте законы не действовали, кроме тех, которые придумал ты сам. И не совесть его беспокоила, и даже не сам факт убийства. Он бы пережил это. Нет, ничего такого. И хотя Сакс не мог признаться себе, истинной причиной было то, что он не смог бы остаться наедине с туманом. Сама мысль о нем… и о том, что в нем обитало, была невыносимой.