Он прислушался. Теперь он слышал. Слышал тьму. Едва уловимый шелест и странный звук, будто мокрое, изъеденное молью одеяло тащат по полу. Менхаус сглотнул, приподнялся на локтях, вытянул шею, прислушался и снова услышал осторожный шорох. Такой звук могли издавать в темноте змеи, но он точно знал, что это не они, не здесь, не на мертвом корабле посреди бескрайнего кладбищенского моря. Это было нечто, старающееся не шуметь, знающее, что его слушают, и пытающееся оставаться незамеченным.
Менхаусу хотелось списать это на игру воображения, на расстройство нервов, но тщетно. Он не только слышал звук, но и чувствовал прогорклый влажный запах: так может пахнуть нечто, поднятое со дна пруда.
Менхаус, двигаясь осторожно, нашел зажигалку и щелкнул ею.
— Сакс? — шепотом позвал он. — Сакс?
Ответа не последовало. Сакс спал мертвецким сном. Был слышен только шелест.
Менхаус спустил ноги с койки, тихо, по-кошачьи, спрыгнул на пол, схватил одну из свечей, найденных в салоне, и зажег.
Койка Маковски была пуста.
Нет, не пуста — не совсем. Там была какая-то фигура, очертания чего-то твердого: Маковски лежал на месте, но был закутан в паутину из тени.
Только тень эта не рассеивалась при попадании на нее света: когда Менхаус подошел со свечей к Маковски, тьма не отступила. Она саваном висела над ним, чернее черного, блестящая от влаги, маслянистая тьма. Казалось, она чуть вздрогнула от вторжения света, словно и не тень это была вовсе, а нечто, притворяющееся таковой.
Менхаус почувствовал, как сердце замерло в груди. Маковски был полностью закутан в это вещество, словно его обмакнули в деготь.
Когда Менхаус поднес свечу ближе, тьма стала сползать с Маковски, словно горячий воск. Толстый змеевидный сгусток выскользнул из раскрытого рта со звуком выдернутых из рыбьего брюха кишок. Маковски забился в конвульсиях, начал всхлипывать и дрожать. Черное вещество походило на извивающуюся органическую ткань: под неопреновой кожей проглядывались сокращающиеся мышцы.
«Господи, — ужаснулся Менхаус, — это живая… живая чернота».
Всего лишь на мгновение в черноте проступили человеческие черты: Менхаус увидел гладкую, блестящую пародию на женское лицо, что ухмыльнулась ему, а затем растворилась, словно ее и не было.
Захотелось кричать, но горло словно сузилось до размера булавочной головки. Дрожа, Менхаус протянул свечу вслед отступающей черной массе: та двигалась быстро в поисках темноты, где можно было укрыться. На одно безумное мгновение он увидел, как она заметалась, а затем исчезла среди теней или сама стала тенью.
Менхаус замер — огонек свечи дико плясал над его дрожащей рукой, отбрасывая кошмарные тени на переборки. Ему хотелось рухнуть на пол, закричать, завопить, но губы словно наглухо слиплись.
И тут Маковски обрел голос. Высокий безумный вопль заполнил каюту, многократно отражаясь в неподвижном воздухе. Слим повалился на пол, крича, завывая и останавливаясь лишь для того, чтобы набрать полные легкие воздуха. Он уткнулся в Менхауса, и тот едва не выронил свечу, хотя знал, что этого ни в коем случае нельзя делать, потому что если она упадет, если она упадет…
Маковски цеплялся за ноги Менхауса, как напуганный ребенок, его разинутый рот исторгал слюну и полные ужаса слова:
— Оно на мне, я не могу дышать, не могу!..
Сперва Менхаус попытался оттолкнуть его, затем опустился на колени, поставил свечу на пол так, чтобы ее свет не подпускал тьму, схватил Маковски за плечи и встряхнул, стараясь привести в чувство. Маковски бился у него в руках, словно выброшенный на берег лосось, извиваясь, вертясь и царапаясь, обезумев от паники.
— Прекрати! — закричал Менхаус. — Прекрати! Маковски! Прекрати! Оно ушло, черт возьми! Ушло, слышишь?
Наконец Маковски упал в объятия Менхауса, невесомый и обессилевший, и свернулся у него на коленях калачиком, как больной ребенок, дрожа и взмокнув от пота. Его кулаки сжимались и разжимались.
Сакс вскочил с койки.
— Что такое? — спросил он. — Что, черт возьми, происходит?
Что Менхаус мог сказать? Что на них напали тени? Озвучить такое было бы еще большим безумием, чем стать невольным свидетелем этого кошмара, поэтому он промолчал. Сердце бешено стучало, дыхание было прерывистым.
Сакс смотрел на него не отрываясь.
— Ну и? Какого черта вы, двое сосунков, здесь разорались?