Поэтому Кук пробирался через темные воды фактически в одиночку. Он вынужден был удерживать мужчин на расстоянии друг от друга, питать их надеждой, одергивать Сакса, заверять, что они не умрут от голода и что их не сожрут чудовища из тумана. Затем, если этого было недостаточно, Куку приходилось продолжать направлять их, выдумывать какие-то цели. И не раз, опустошенный, он задавался вопросом, не легче ли будет просто перерезать себе вены.
— Нравится туман, Крайчек? — спросил Сакс.
Сакс задавал этот вопрос каждые полчаса. Поддевал матроса, действовал Крайчеку на нервы и изо всех сил пытался разозлить остальных. Кук знал, что Сакс — катализатор, по крайней мере считает себя таковым. Чем больше он создаст беспорядка, по его мнению, тем быстрее Менхаус, а может, даже Фабрини — боже упаси, — захочет, чтобы бригадир снова стал главным.
Как бы безумно это ни звучало, Кук даже подумывал о том, чтобы вернуть Саксу бразды правления. Он гадал, нет ли у этого высокомерного, эгоистичного куска дерьма каких-либо идей насчет того, что делать дальше, которые бригадир решил хранить в тайне до того момента, когда крепко усядется в капитанское кресло. В итоге Кук взвесил все за и против, как человек, раздумывающий, не кастрировать ли себя резаком, и решил, что это будет не вполне благоразумно.
— Слышишь меня, чокнутый засранец? — спросил Сакс. — Тебе нравится туман?
Кук приготовился вмешаться, но Крайчек повернулся и сказал:
— По сравнению с чем?
Кук рассмеялся.
Сакс ухмыльнулся, хотя внутренне уже закипал. Кто такой Крайчек, чтобы умничать перед ним? Чтобы мешать ему сеять беспорядок?
— По сравнению с жаркой задницей Фабрини в холодную ночь, придурок.
Но этим он ничего не добился. Шестеренки в его голове вращались с почти различимым скрежетом, и, казалось, можно было услышать, как он вычеркивает пункт из внушительного списка текущих дел и оставляет примечание: «Крайчек невосприимчив к гей-шуткам. Попробуй другой подход. Например, задень в разговоре его мать или отца, пообещай трахнуть сестренку».
Кук наблюдал, как вокруг них смыкается туманная завеса. Она стала плотной, как кучевое облако, и на расстоянии больше трех футов вокруг ничего нельзя было разглядеть. На какое-то время стало темно и снова выглянули таинственные, жуткие луны. При виде них Крайчек чуть из кожи вон не полез. Но потом накатил туман, и снова стало светлее. Кук готов был молить о наступлении тьмы, чтобы хотя бы какое-то время не видеть лиц спутников, разочарованных, осунувшихся, испещренных глубокими морщинами от пережитых ужасов.
Заросли водорослей становились все гуще. Кук понял, что они приближаются к сердцу заросшего моря. Время от времени он позволял своей маленькой команде грести, но недолго, потому что Менхаус начинал жаловаться на боль в спине, а Сакс реагировал на его нытье подтруниванием. Фабрини говорил им обоим заткнуться, Крайчек унывал и спрашивал Кука, куда это они спешат? Ведь то, что ждет их впереди наделено бесконечным терпением.
Ну и компания.
— Эй, Крайчек, — позвал Сакс. — А как ты относишься к каннибализму?
— О, заткнись на хрен, Сакс! — воскликнул Фабрини. — Ты реально действуешь мне на нервы.
Сакс хихикнул. Он выглядел довольным. Что ж, может, он и не сильно задел Крайчека, но Фабрини все-таки ударил по больному месту и был этому рад.
— Нет, я серьезно, Фабрини. Думаю, нам всем нужно сесть и обсудить это. Мы можем неделями так плыть. Через месяц у нас не будет ни пищи, ни воды. Что тогда? Имею в виду, мы должны быть практичными, не думаете? И нам нужно решить, кто отправится на вертел. А когда придет время… что мы будем делать? Бросать монетку? Тянуть соломинку? Или просто решим, кто самый ненужный?
Фабрини тяжело дышал, на его висках пульсировали вены.
— Говорю тебе, Кук, заткни этого урода или это сделаю я.
— Черт, Фабрини, остынь, — усмехнулся Сакс. — Ты пугаешь меня до усрачки.
— Прекрати, Сакс, — сказал Кук. — Или мы вышвырнем тебя за борт.
— Ага, — согласился Менхаус. — Кончай вести себя как мудак.
Сакс снова усмехнулся:
— Послушай, Менхаус, мужик должен делать то, что у него лучше всего получается.
Черт, это никогда не закончится.
«Циклопа» покидали в плохом настроении и потом оставались на взводе. Чудовища в море и тумане, конечно, были страшными существами, но с ними можно было сражаться, они не были наделены разумом. Но женщина-паук на «Циклопе» являлась чем-то совершенно иным, не так ли? Даже сейчас, почти день спустя после побега из «мавзолея», Кук не мог связать все произошедшее воедино. Что на самом деле произошло с Лидией Стоддард? Она превратилась в призрака? Мутанта? Ползучее олицетворение чистого безумия, охватившего «Циклопа» и всех находившихся на борту? Есть ли у нее тело, или она стала чем-то сверхъестественным? Одна мысль об этом приводила в ужас, но самый страшный факт заключался в том — хотя все, с чем им пришлось столкнуться, было невероятно пугающим, — что, обратившись монстром, женщина оставалась разумной. Она строила планы и заманивала людей в трясину сумасшествия и смерти. Кук не знал, как противостоять этому чудовищному ребенку безумия, эктоплазмы и кошмарной биологии, которым движет хищный, больной разум.