Происшествие ни для кого не прошло бесследно, даже Сакс, как чувствовал Кук, был буквально выпотрошен последними событиями. Он не подавал виду, но, присмотревшись внимательно, можно было разглядеть страх в его глазах.
— А теперь послушайте, — сказал Сакс. — Не хочу вас, кретинов, тревожить, но нам реально нужно подумать насчет пищи. Однажды она кончится, и что потом? Что случится потом? Что случится, если кого-то из нас начнут посещать безумные идеи?
— Ты уже это обдумал, — тихо произнес Крайчек.
— Нет, не обдумал, иначе бы не говорил, псих. — Сакс поднял перед ним руки, чтобы показать, что в рукавах у него ничего не спрятано. — Нам есть о чем подумать. Я знаю, парни, что вы все хотите есть. Тем чертовым кроличьим пайком, который распределяет Кук, сыт не будешь.
Он всецело завладел вниманием Менхауса, в глазах которого застыл голод. Этот парень всегда был на короткой ноге с фуршетами и добавками. Пусть его желудок уменьшался в объеме, зубы жаждали впиться хоть во что-нибудь.
— Ладно, Сакс, довольно, — сказал Кук, голос разума команды. — Мы все хотим есть. Я бы не отказался от чизбургера или порции ребрышек, но, насколько я вижу, ресторанами здесь и не пахнет. Так что заткнись. Что касается каннибализма… Я застрелю любого, кто еще раз заговорит об этом.
Теперь все внимание было приковано к нему. Взгляд его пустых, темных глаз не предвещал ничего хорошего.
— Поверьте мне, я серьезно.
Улыбка Сакса сникла. Он затевал еще одну игру, что была стара и повторялась бесчисленное количество раз, ту самую игру, за которой ежедневно можно наблюдать в тюремных дворах, на фабриках, в залах заседаний и барах. Уничтожающий взгляд. Везде, где собираются мужчины, можно заметить этот взгляд. Игра в запугивание. Мой член больше твоего, мои мышцы крепче твоих. Не смотри на меня, потому что я в любой момент могу надрать тебе задницу, и ты это знаешь. Не ты меня запугиваешь, а я тебя. Это детская, заранее обреченная на провал игра, последний удел слабаков, привычка, которую следует оставлять в ящике школьной раздевалки вместе с грязным бельем. Но мужчины никогда так не делают. Кук это понимал. Они в большинстве своем слабые, пугливые существа, торопливо несущиеся по жизни, видящие во всем и вся вызов тому, что болтается у них между ног. Так ведут себя обезьяны и львы в телепередачах о животных. Мужчины играют в эту игру повсюду.
Насколько Кук знал, запугивают только те, кто сам напуган.
— Ладно, Сакс, хватит на меня таращиться, — сказал он. — Песочница закрыта, и я не хочу играть в игру «Чей член больше».
Фабрини разразился хохотом. Менхаус к нему присоединился.
— Поосторожней, Кук, — только и смог выпалить Сакс. Его загнали в угол в угол, вытащили инфантильное эго на всеобщее обозрение.
— Хорошо, Сакс. — Кук улыбнулся. — И вот еще что.
Сакс не сводил с него глаз.
— Повзрослей уже, мать твою.
Бригадир кипел от гнева, а Фабрини продолжал над ним смеяться.
«Бедный старина Сакс, — подумал Кук. — Он даже и не подозревал, что люди всю жизнь смеются над ним у него за спиной».
— Что за дерьмо у тебя на руке? — спросил Менхаус.
Сакс бросил на него все тот же уничтожающий взгляд.
— О чем ты, маменькин сынок?
Кук разглядел, что предплечье Сакса покрывают красные пятна: не ссадины, не царапины, а настоящие язвы.
Сакс опустил рукав.
— Ничего, — ответил он. — Ничего.
— Дай посмотреть, Сакс. Выглядит хреново. Фабрини, тащи аптечку.
Сакс взорвался:
— Отвали от меня, Кук! Все отвалите! Черта с два я позволю уроду вроде тебя обрабатывать мои раны.
— Тогда обработай сам.
— Занимайся своим делом, черт возьми.
Кук скрестил руки на груди и покачал головой:
— Брось, Сакс, ты же разговариваешь с боссом. Здоровье и благополучие команды — часть моей работы.