Мужчины молча уставились на существо, пораженные его видом и самим фактом его существования.
Морзе взял багор и метким ударом разрубил тварь пополам — на палубу брызнула бурая жидкость, больше напоминающая паучью кровь и смердящая, как вытащенный из реки труп. Тварь издала клокочущий звук, и с одного ее конца открылось что-то вроде морщинистого черного рта, из которого появилось нечто похожее на язык. Тут Морзе принялся снова колотить тварь багром, пока не разрубил ее на пять или шесть кусков, неподвижно плавающих в луже желеобразной слизи и бурой крови.
Морзе тяжело дышал, на лбу у него выступил пот.
— Неправильно, — произнес он. — Как-то неправильно это.
То, о чем думал Гослинг, находилось все это время в куртке, пряталось в рукаве или в подкладке. Стоя на лестнице, он держал багром куртку над головой, пока Маркс не зацепил ее. В любой момент этот ужас мог вывалиться ему на лицо.
Гослинг с отвращением задумался о том, что могло потом произойти, но в этот момент что-то ударило снизу в крышку люка, потом еще раз. Все мысли Гослинга обратились к лежавшим на палубе болтам, которыми Маркс не успел закрепить крышку. Что-то снова ударило в нее снизу. Маркс схватил болт, бросился к крышке, вставил его в паз и в следующее мгновение был отброшен вместе с крышкой в сторону.
То, что выскользнуло из люка, было толщиной не с садовый шланг, а с человеческое бедро. Червь, мать всех морских червей, нечто крапчато-серое сверху и белесое снизу. Из черного морщинистого рта, словно слюна, свисали нити прозрачной слизи.
Маркс издал невнятный звук, у Гослинга перехватило дыхание.
— Боже мой, — прошептал Морзе.
Червь примерно на четыре фута возвышался над люком. Влажный, склизкий, зловонный, он омерзительно извивался в электрическом свете. Его черный морщинистый рот раскрылся и обнажил язык, похожий на штопор, предназначенный, видимо, буравить плоть жертвы. Подобно глубоководной миксине или угрю, это чудовище — как и порубленное существо — впивалось в плоть жертвы и пожирало ее изнутри.
По крайней мере, эта мысль мелькнула у Гослинга в голове, и он был уверен, что близок к истине.
Червь раскачивался из стороны в сторону, словно змея, и шипел, его отвратительный розовый язык выступал изо рта на пять-шесть дюймов. Это было мерзкое, крайне отвратительное зрелище. Морзе ударил червя багром, и тот издал пронзительный визг. Капитан продолжал его молотить — червь раздулся, как шар, обливаясь слизью и путаясь в ее нитях, как в паутине.
Удары Морзе явно его разозлили. Он поднялся из люка еще на два фута, угрожающе раздувшись так, что стал толщиной с человеческую талию.
Гослинг схватил гаечный ключ и ударил червя по тому месту, где, как ему казалось, была голова твари.
Морзе продолжал наносить удары багром, но у Маркса возникла идея получше. Он убежал и вернулся с углекислотным огнетушителем — стопорное кольцо тренькнуло о металл палубы, а в червя ударила тугая струя замораживающего тумана. Эффект не заставил долго ждать: тварь раздулась, видимо включив защитный механизм, а потом сжалась до первоначальных размеров. Она извивалась на палубе, скручиваясь в кольца, и пыталась стряхнуть пену, высасывающую из нее тепло.
— Вот, получай еще, сукин сын! — закричал Маркс, заливая тварь из огнетушителя. Все тонуло в белом клубящемся тумане, а вокруг червя разливалась слизь. С оглушительным, пронзительным визгом он соскользнул в отверстие люка, и все услышали всплеск.
Подсказка никому не требовалась: швырнув крышку на место, они принялись намертво закручивать болты. От углекислотного тумана и смрада твари было нечем дышать. Кашляя, Маркс поочередно вкрутил болты храповиком и зафиксировал крышку.
Снизу больше не доносилось никаких подозрительных звуков.
Все пытались отдышаться, вне себя от ужаса, тошноты и нервного напряжения.
Переведя дух, Морзе сказал:
— Маркс, открой водоотводы и осуши эту гребаную цистерну. Залей ее хлоркой или инсектицидами — всем, что у тебя есть.
В подобной ситуации это был наилучший вариант действий.
21
— Привет, Пол.
Услышав свое имя, Гослинг чуть не подпрыгнул. Что-то в последнее время ему часто приходилось подпрыгивать. Но это оказался всего лишь Джордж Райан, вышедший проветриться: он стоял, прислонившись к стене рядом с кают-компанией, и курил.
— Ведешь расследование?
Гослинг прочистил горло, как будто в нем что-то застряло.
— Нет. Какого черта я должен этим заниматься? — ответил он чуть жестче, чем хотел.