— О черт, какая жалость, — воскликнул Сакс.
— Да он же просто шутит, — сказал Менхаус.
Сакс вздохнул:
— Конечно, шучу, Фабрини. Ты же знаешь, я никогда и ни за что не оскорблю твои чувства. Ты слишком много значишь для меня, сладкий.
— Пошел на хрен.
— Я бы пошел, да ты перевозбудишься.
Фабрини вернулся к молитве.
— Эй, Менхаус, — крикнул Сакс. — Ты слышал о том случае, когда Фабрини подхватил «венеру»? Приходит он к доктору, и тот ему говорит: «У вас гонорея. Знаете, кто вас заразил?» Фабрини отвечает: «Нет, я не видел его лица, он все время стоял сзади».
На этот раз Менхаус не удержался от смеха. Он чувствовал, что Фабрини испепеляет его взглядом, но не мог остановиться и продолжал хохотать, пока, наконец, не замолчал, осознав, что смеется уже слишком долго. Может, это было вовсе и не смешно.
— Господи Иисусе, Сакс, да что вообще происходит? Похоже, я схожу с ума. Где мы?
— Он не знает, Менхаус. — В голосе Фабрини сквозил страх. — Никто не знает, где мы. Это место, куда попадают исчезнувшие корабли. Иногда их выносит обратно течением, но на них уже нет людей.
— Заткнись, придурок, — рявкнул Сакс. — Ты ни хрена не знаешь, кретин чертов.
Фабрини рассмеялся ему в лицо, и смех этот был вымученным, горьким, полным цинизма и почти безумным.
— Ты все еще веришь, что мы на Земле, Сакс? В это ты веришь? Подумай еще раз! Нас засосало в какую-то черную дыру, мы никогда из нее не выберемся.
— Черт! — воскликнул Менхаус. — Вот дерьмо…
— Не слушай его, Менхаус, не иди у него на поводу. Разве не видишь? Он хочет вытянуть из тебя все жилы и опустить до своего уровня, — сказал Сакс, стараясь казаться умным, вежливым и доброжелательным. — У типов вроде Фабрини и яиц-то нет. Проживают жалкую, никчемную жизнь, трясясь над своим крошечным членом.
— Пошел к черту, Сакс, придурок конченый, — огрызнулся Фабрини, сбитый с толку.
Менхаус переводил взгляд с одного на другого, пока мужчины обменивались колкостями и унижали друг друга в изощренных выражениях. Он чувствовал себя как кусок металлолома, застрявший между двумя магнитами, и уже начал задумываться, кто из них сильнее повредился рассудком.
— На моих часах почти восемь утра, — сказал Фабрини. — Если ты такой умный, Сакс, скажи, почему не видно солнца?
— У тебя часы накрылись, — соврал тот. — К тому же в таком тумане солнца мы все равно не увидим.
Это развеселило Фабрини:
— Да ну? Почему бы тебе просто не признать это, Сакс: солнце не встанет. Здесь всегда темно, и в этом чертовом тумане живут твари, которые выгрызут у тебя кишки.
Менхаус пытался не слушать, но слова эхом отдавались у него в голове и рвались наружу.
— Оно же встанет? Солнце должно встать, правда, Сакс?
— Ну да. Встанет, как пить дать. Как только оно разгонит туман, мы сразу увидим, где находимся, и остальные тоже смогут нас увидеть.
Фабрини снова зашелся циничным смехом:
— Ага. И то, что поймало другую лодку, тоже нас увидит.
7
Дело в том, что никто не знал наверняка, где они находились.
Они озвучивали приходившие на ум мысли или держали их при себе и повторяли страшные морские истории, но никто из них не осознавал всей серьезности ситуации и того, насколько далеко они находились от дома.
И все же они не теряли надежды. Каждый мечтал о сверкающем корабле, который вывезет их к цивилизации. Им дадут сухую одежду, постель, кружку кофе и прохладную воду, накроют стол, который будет ломиться от яиц, блинов, ветчины, бекона, хлеба и фруктов, стейков с картошкой, тортов и пирожных.
Они надеялись, но никто не верил, что так оно и будет.
Они готовились встретить жажду и голод, утонуть или попасться тварям из тумана, вроде тех, что обитают в кошмарах и сырых, темных местах.
И они были правы.
8
Кук потерял сознание, но понял это только когда очнулся и увидел, что Крайчек роется в отсеках с припасами, ругаясь себе под нос. Шлюпка слегка качнулась, когда матрос поднялся на ноги и закричал:
— Здесь! Здесь! Господи Иисусе, мы здесь!
Он поднял над головой что-то похожее на цилиндр. Потом раздался приглушенный хлопок и наверху, в кружащемся вихре тумана, вспыхнул огонь, взорвался дождем красных искр и поплыл сквозь туман, порождая мечущиеся тени и отбрасывая мерцающие полосы красно-оранжевого света. Благодаря жуткому, стробоскопическому сиянию они увидели, насколько густым был туман. Он словно состоял из клубящихся, спрессованных вместе слоев, похожих на эфирные одеяла.