Это пугало его больше всего.
Вздыхая, Кук задумчиво смотрел на неподвижное море и чувствовал, что постепенно сходит с ума. Время от времени он видел обломки: обугленные куски дерева, расколотые балки, пару ящиков — и больше ничего. Если не учитывать скопления водорослей, от которых шел пар, словно их только что вытащили из кипящей кастрюли.
— Похоже, мы дрейфуем, — сказал Крайчек. Звучание его голоса напоминало о выходящем из проколотой шины воздухе. — Просто дрейфуем и ждем.
Надежды эти слова не прибавили. Кук не был ни оптимистом, ни пессимистом: придерживался золотой середины. Мать называла его реалистом. Они с Крайчеком сумели бы продержаться в этой хорошо оснащенной лодке несколько недель, но Хапп без своевременной помощи может погибнуть. Возможно, уже было слишком поздно.
Слишком поздно для них всех.
Никогда в жизни Кук не чувствовал себя таким одиноким.
Он всегда был отшельником. Это был его образ жизни, он не доверял людям, давно уже решил, что они злые существа, которые прячутся под личиной цивилизованности, если вообще берут на себя труд прятаться. Кук не знал, что ему нравится больше: цивилизованное лицемерие или откровенная звериная жестокость.
Может, в сложившейся ситуации такие фантазии казались безумными, но он по-прежнему мечтал, чтобы его прибило волнами к берегу необитаемого острова, где можно было бы вести одинокую жизнь в гармонии с природой, без беспокойства и неприятностей, добывать еду из моря, собирать ягоды и коренья. Такая простая жизнь идеально ему подходила.
Вдруг Хапп застонал и беспокойно заметался.
— Тихо, тихо, — сказал Крайчек. — Я рядом. Все в порядке.
При звуке его голоса Хапп успокоился.
«А Крайчек хорошо с ним справляется, — подумал Кук. — Прирожденная нянька.»
Нужно иметь особые качества, чтобы так заботиться о других. Кроме того, Крайчеку это было необходимо. Что-то зрело у него внутри, горячее и едкое, готовое прорваться наружу. Забота о товарище стала для него якорем, помогающим поддерживать внутреннее равновесие.
Кук даже не хотел думать о том, что могло случиться, не будь у матроса возможности отвлечься от тревожных мыслей.
— Может, попробовать радио еще раз? Как думаешь? — предложил Крайчек. Куку показалось, что за его словами скрывается сарказм.
— Думаю, можно.
Но на самом деле он совсем не хотел этого делать. В тот момент Кук понял, что между ними началась какая-то извращенная игра. Оба знали, что попытки вызвать помощь тщетны: береговая охрана не пошлет спасательную миссию, даже если захочет. Но они не собирались открыто это признавать. Им казалось, что стоит озвучить эти мысли — и пути назад уже не будет. Все равно что вызвать демона из черных, бесформенных недр Вселенной: раз ты произнес его имя вслух, значит, признал его существование.
Поэтому Кук опять взялся за микрофон, только голос его стал другим: если раньше он говорил громко, отчетливо и настойчиво, то теперь бубнил, словно не хотел, чтобы кто-нибудь его услышал.
— Ты слышишь что-нибудь? — спросил Крайчек.
Кук покачал головой. Радио принимало лишь мертвый эфир и белый шум — бурю статического шума, которую Кук представлял в виде белой электрической вьюги, оглушающий звук, в котором смешались жужжание, скрип и пустота. Человеческий разум не мог его воспринимать. Он хватался за него, пытаясь отфильтровать и вычленить знакомую информацию, но спустя время, ничего не обнаружив, создавал что-то сам, чтобы не кануть в пучину безумия.
Кук продолжал слушать, зная, что так надо.
Он начал различать в статическом шуме странный ритм, легкие колебания, напоминающие дыхание. Словно кто-то втягивал в легкие воздух и выпускал его — только это был не воздух, а статический шум. Вдох-выдох, вдох-выдох. Кук слушал, зная, что это всего лишь игра его воображения, но не мог остановиться. Было в этом что-то дурманящее, гипнотизирующее, от чего невозможно оторваться. Слушая это трескучее дыхание, заполняющее легкие жужжащим белым шумом, чувствуешь, как отрываешься от земли и паришь.
Одновременно с этим Кук различил среди шума голос, громкий, отчетливый и зловещий женский голос: «Верно, Кук, ты просто спишь и паришь. Я здесь, в тумане. Я жду тебя. Я хочу прикоснуться к тебе».
Возможно, сам голос не был зловещим, но намерения говорящей не оставляли сомнений. Кук отбросил радио и упал на палубу. Крайчек что-то говорил, но Кук не слышал ничего, кроме статического шума и, возможно, шепота тумана, плеска липких волн и того голоса, эхом отдававшегося в голове.