— Правильно. Им виднее,— по обстоятельствам. Хохлов лежал у себя в номере и не мог заснуть.
Тусклый свет уличного фонаря падал в темное окно комнаты, раскрашивая бледно-голубыми полосами пыльного и робкого света тумбочку, потертые два стула, видавший виды шкаф.
Дом, из которого стреляли по патрулю, был без хозяев. Вообще-то они были, но оказались в отъезде, как выяснилось, уехали к родственникам в соседнюю область. Уехали три дня назад на две недели. И вот уже бандиты там обосновались. То, что хозяева добровольно предоставили дом, исключалось. Никто своим домом рисковать не будет. Но об отъезде хозяев бандиты узнали сразу. Значит, кто-то из соседей связан с ними. Сообщили, что дом опустел. Надо опросить соседей, может быть, что-то прояснится. В таких случаях соседи друг про друга кое-что могут рассказать. Бывает, что и намеками, бывает, что и прямо, с раздражением. Всяко бывает. Надо, чтобы Пронюшкин все это тщательно организовал.
Вроде бы происшествие для расследования дела Хохлову ничего не давало. Но это было не так. Подобное нападение не первое и не единичное. Каждую неделю что-то случалось по нескольку раз. То бандиты, то просто уголовники. Но почти всегда с огнестрельным оружием.
Хохлов выделял: что относилось к банде, что — к стихийной уголовщине. И вычертил себе схему, не которой с четкостью просматривалась территориальная активность банды. И временная. В каких районах, в какое время суток, какими силами и на кого нападали. Такая карта позволяла сделать прогноз и предусмотреть меры безопасности для нанесения максимального урона боевым группам Вороного.
Хохлову пока не хватало данных. Он собрал все о происшествиях за три последних месяца. В ближайшие дни собирался уже все обобщить и дать конкретные предложения Пронюшкину.
В номере зазвонил телефон. Что опять?
— Станислав Иванович?
— Да.
— Здравствуйте, это я. Ничего, что поздно?
— Нормально. Ну здравствуй! Что у тебя?
— Я вот только добрался до своего, телефона. Звоню от себя, с работы. Мой земляк спит дома. Так ничего нового, за исключением одного: под вечер он ходил а костел, был в исповедальне. Это единственный случай за три дня его контакта с кем-то, кроме своих.
— В каком костеле?
— В главном соборе.
— Содержания, конечно, не знаешь?
— Конечно, а как же узнать? Ведь исповедь...
— Да я понимаю, так спросил... В общем. Иди отдыхай. Но с рассветом — держи руку на пульсе. Ни на миг не выпускай.
— Понятно, Станислав Иванович!
— Помощь нужна?
— Нет пока.
— Хорошо. Держи меня в курсе. Пока.
— До свидания.
13. ВОЛК
Он предложил Игнату сесть, сам сел напротив. И тотчас же в комнату вошла та самая молодая женщина.
— Знакомьтесь, господин Углов. Это — пани Марина.
— Игнат. Женщина улыбнулась:
— Что-то вы очень сухо представляетесь даме, дорогой кавалер.
— Я не кавалер, пани Марина. Я солдат.
— Я понимаю, вы, конечно, солдат пана Вороного. Но мне бы хотелось знать про вас хоть немного побольше, чем просто имя.
— Кроме имени вы знаете еще и фамилию, пани Марина.
— Я хочу поближе с вами познакомиться.
— Зачем?
— Хотя бы затем, что вы — мой кавалер.
— Это мне неизвестно.
— Господин Углов! — в разговор вступил Павло,— пани Марина права. Задание, которое вам поручено от пана командира, от господина Вороного, предусматривает работу с нашей обаятельной пани Мариной. Вы будете ее сопровождать и охранять от шпаны и НКВД.
Он улыбнулся, Игнат улыбнулся тоже, поддерживая остроумие собеседника. Тому это явно понравилось.
— Я оставлю вас ненадолго. Побеседуйте, пока для этого есть несколько минут.
Он вышел.
Некоторое время оба молчали. Игнат разглядывал Марину. Она — его.
Светловолосая, стройная, легкая, с быстрыми и яркими глазами, она была, пожалуй, красива. Улыбка ее располагала, нежные и тонкие черты ее передавали взволнованность души, глаза излучали доброту. И обаяние удваивало красоту женщины.
Она была старше Игната на три-четыре года.
Разведчик ощутил ее красоту. Он даже испытал легкое волнение, что прежде с ним случалось не часто. Но одновременно остро почувствовал опасность. Волчья осторожность, волчье предчувствие тайной и нежданной угрозы зашевелилось в нем, болезненно звеня в мозгу и в сердце тревожным колокольчиком.
— Вы, Игнат, давно в отряде?
— Месяц.
— Немного.
— Немного,— согласился он.
— Вам нравится?
— Что?
— Отряд.
— Много беспорядка. Мне больше нравится пан командир, чем его отряд.
— Почему так?
— Потому что рано или поздно он наведет порядок и дисциплину.
— Но ведь отряд и так делает многое!
— Можно делать больше.
— Может быть, вы и правы... Скажите мне, Игнат... Что вы любите в жизни? Женщин, войну, власть, деньги? Или еще что-то?
— Лес. Тайгу.
— Может быть, и горы?
— Нет. Только тайгу. Лес.
— Почему?
Непонятно почему, но Игнат именно в этом вопросе обостренно почувствовал опасность. Будто кольнуло его что-то.
— Привык я к нему. Уже не первый год в лесах скитаюсь. Лес — мой дом. Если б не он, давно б меня
к стенке поставили. Укрывает он меня, защищает.
— Вы такой сильный! Разве вас надо защищать? Разве вам самому нужна защита?
— Всем нужна защита, пани Марина. У всех когда-нибудь сила кончается.
— Скажите, Игнат, кто вы?
— Вы же знаете.
— Ну, кто вы по характеру, по своим привычкам, по своим жизненным целям? Кто вы по своей душе? Рыцарь? Герой? Разбойник? Спаситель? Палач?
Снова тревога зашевелилась в сердце Игната. Опасны были не сами вопросы этой женщины. Опасна была она сама, своим тоном, голосом, своими глазами. И казалось, вместе с ее голосом и взглядом ее слова проникали в душу, будто обнажая ее.
— Вы можете ответить на мой вопрос? — Голос был мягким, нежным, искренним.
— Могу.
— Так кто вы?
— Волк.
— Почему?
— А почему вы женщина, пани Марина?
— Потому что я родилась женщиной.
— А я родился волком.
— Но я не вижу у вас волчьей гривы, волчьих клыков, волчьего оскала?
— Вас подводит ваше зрение, пани Марина.
— Я не слышу от вас волчьего рыка и воя?
— Я надеюсь, еще услышите, пани Марина.
— Я тоже надеюсь. — Она улыбнулась. Вошел Павло Петрович.
— Поговорили? Познакомились?
— Как будто. — Марина снова улыбалась своей яркой обаятельной улыбкой.
— А теперь, господин Углов, я вас и пани Марину больше не задерживаю. Ваши дела ждут вас.
Он пожал Игнату руку, перед пани Мариной щелкнул каблуками и склонил голову. Она кивнула, сопровождая кивок улыбкой.
— Пойдемте, господин... Игнат.
Мягкий пушистый снежок падал с высоты, обновляя сумрачный и тревожный город невинной небесной белизной. Снежинки холодили лицо, таяли на губах, ласковые и холодные, как поцелуй без любви.
— Вы помните свою мать, Игнат?
— Помню.
— Она жива?
— Нет. Ее расстреляли.
— Кто?
— Немцы.
— А отец?
— Пропал без вести.
— Давно?
— В сорок четвертом.
— За что же вы злы на Советы? Вы же воюете против них? Ведь вашу мать расстреляли немцы.
— Дама задает кавалеру вопросы не о любви или душе, а о политике и борьбе?
— Вы же сказали, что вы — солдат. Значит, и кавалер. И солдат. Я хочу быть уверена в своем кавалере.
— Хорошо. Я отвечу: немцы расстреляли мою мать, а НКВД хотело расстрелять меня.
— За что?
— Было дело.
— Было?
— Представьте себе, пани Марина.
— Хорошо. Представлю. — Она опять мило улыбалась.
Они шли по заснеженному тротуару не спеша. Она держала его под руку, прижималась к нему плечом, будто ища опоры и защиты. Ее волосы, шелковые и блестящие, касались щеки Игната. Их запах кружил ему голову, А мозг разведчика твердил одно: будь осторожен! Она задает очень точные, коварные, умные и опасные вопросы. В каждом вопросе — глубоко скрытая провокация, угроза разоблачения. А может, это только кажется? Может, он излишне подозрителен? Может быть. Но его волчье предчувствие, его шестое звериное чувство, говорило: перед тобой самый острый момент опасности, самый опасный враг. Игнат, как волк, кожей ощущал это.