Объясняя свои действия, он говорит:
С хозяйственной точки зрения, ранчо Лос-Анхелес было обречено. Виноваты в этом мои невестки, потому что не дали мне обещанных денег. Они посулили мне открыть в банке счет на мое имя и положить на него пятнадцать тысяч песо, чтобы я мог снимать деньги по мере необходимости и тратить по своему усмотрению на разные нужды. Вы видели этот счет? Видели пятнадцать тысяч песо? Я тоже не видел.
Каждую субботу они присылали Тичо ровно с такой суммой, чтобы расплатиться с батраками. Если у меня случались непредвиденные расходы, мне приходилось платить свои деньги, а потом посылать им счет через того же Тичо, чтобы они вернули мне их.
Было все плохо, да в середине октября стало еще хуже. Однажды пришла суббота, наступил полдень, а Тичо так и не появился. Мы с батраками сели на краю оросительной трубы и смотрели на шоссе, на проходившие мимо автобусы, но ни один из них не остановился, чтобы выпустить Тичо с деньгами. На закате я не вынес стыда, пошел в дом, достал коробку, в которой Эулалия держала деньги на случай болезни, вернулся к батракам и отдал каждому по десять песо.
— Потерпите, ребята, — говорю. — В понедельник я заплачу все остальное.
Они ушли понурые, уже почти ночью, каждый с десятью песо.
Все воскресенье я ждал известий от своих невесток, но они не подавали признаков жизни. Я хотел поговорить с ними, объяснить, что происходит и что так дальше продолжаться не может, но они ведь так и не сказали мне, где живут.
В понедельник вернулись батраки и работали до полудня, но, увидев, что Тичо с деньгами так и нет, прекратили работать и ушли. Они приходили за жалованьем и во вторник, и в среду, но, поскольку я не мог им заплатить, они мне напакостили.
Я накрыл оросительную трубу четырнадцатью пластинами, чтобы вода не вытекала на дорогу. Так вот. Батраки, потеряв надежду получить свои деньги, вернулись ночью в среду и унесли все эти пластины.
На следующий день я проснулся, посмотрел в окно и первое, что увидел — ровную водную гладь вместо дороги. Мне не пришлось догадываться, кто это сделал: можно только умышленно приехать в такую даль, чтобы стащить четырнадцать пластин. Думаю, они еще и трактор повредили, потому что в четверг он встал посреди пашни и, как я ни бился, так и не заработал.
В отчаянии я пошел в дом.
— Очень мне хочется, — сказал я жене, — собрать чемоданы, выйти с тобой на шоссе, сесть в первый попавшийся автобус и уехать куда глаза глядят, лишь бы не видеть больше ни этого ранчо, ни твоих сестер.
Так и надо было сделать, да мы не сделали.
Эулалия не хотела обижать сестер, а я не настоял, все надеялся, что они отдадут мне долги. А еще хотел увидеть, как взойдет пшеница, которую я посеял.
В следующий понедельник мы обедали на кухне и вдруг слышим — какая-то машина сигналит так, будто просит помощи. Мы вышли на крыльцо и видим: синий автомобиль, в котором всегда ездили невестки, застрял в грязи на дороге. В нем было полно народу. Мне пришлось собирать камни и укладывать в лужу, чтобы Арканхела вышла из машины, не испачкав туфли. Когда она выбралась на твердую почву, я стал ей выговаривать за то, что не прислала мне в субботу жалованье, сказал, что батраки ушли. Она меня перебила:
— Подожди. Мне нужно сказать тебе что-то посерьезнее.
Мы с ней немного отошли, чтобы те, кто был в машине, нас не слышали. И тогда она мне сказала вот что:
— В машине приехали девушки, которые себя очень плохо вели. Мне нужно отделить их от остальных, чтобы не забивали другим головы всякими глупостями. Хочу оставить их здесь на несколько дней, пусть образумятся.
Тогда я заметил, что на заднем сиденье сидят четыре женщины и очень странно на меня смотрят. Они были напуганы.
Арканхела оставила мне такие наставления:
— Держи их под замком. Корми, чем хочешь. Если увидишь, что какая-нибудь из них собралась бежать, доставай карабин и стреляй.
Амбар на ранчо Лос-Анхелес — это длинное помещение с цементным полом, голыми корявыми стенами и бетонным потолком. Света внутри очень мало, он проходит через слуховое окно над деревянной дверью, запирающейся снаружи на щеколду и висячий замок. В слуховое окно вставлен железный крест, между его прутьями человеку не пролезть.
Приготовив амбар для четырех женщин, Теофило вытащил оттуда все, что могло помочь побегу — веревку, скамейку, лестницу, — и все, что могло служить оружием — кайло, табуретку, лопату. Внутри остались в изобилии кукурузные початки и горка соломы.
Теофило дал женщинам несколько циновок, которые они разложили на полу. Они привезли с собой покрывала, но все равно мерзли, потому что слуховое окно не закрывалось, а ноябрь стоял очень холодный (четыре раза случались заморозки). Все четыре женщины простудились, но через несколько дней выздоровели.