— Вы меня подозреваете? — спросила она в упор.
— Нет, — ответил я, нисколько не греша против правды. — Но это ничего не доказывает.
Она обратилась к Старику, слегка подняв подбородок и бросая слова как бы через мою голову.
— Вы что, не хотите заниматься этим делом?
— Мы охотно займемся им и сделаем все, что в наших силах.
Когда условия были оговорены, и мисс Шан принялась выписывать чек, шеф повернулся ко мне:
— Ты этим и займешься. В помощники возьмешь, кого захочешь.
— Сперва не худо бы заглянуть в дом и посмотреть, все ли на месте.
Лилиан Шан спрятала в сумочку чековую книжку.
— Превосходно, — сказала она. — Я как раз возвращаюсь домой. Могу вас захватить.
Это была очень спокойная поездка. Энергию на беседы тратить не стали. Похоже, не слишком пришлись друг другу по душе. Но машину она вела неплохо.
Сложенный из грязно-серого кирпича дом Лилиан Шан возвышался среди старательно ухоженных газонов. С трех сторон усадьбу окружала живая изгородь, с четвертой простирался берег океана, зажатый в этом месте двумя скалистыми утесами.
Дом был набит множеством картин, портьер и всего такого прочего — мешанина американских, европейских и азиатских вещей. Я послонялся по комнатам, бросил взгляд на чуланчик для белья, на все еще разрытую могилу в подвале и на бледную датчанку с лошадиной физиономией, — женщине этой предстояло заниматься домом, пока Лилиан Шан не найдет себе новую прислугу, — и вышел во двор. Несколько минут бродил по газонам, сунул нос в гараж, где стояли два автомобиля, кроме того, на котором мы приехали из города, и пошел дальше, чтобы ухлопать остаток послеполуденного времени на болтовню с соседями. Ни один из них ни черта не знал. Людей шерифа искать не стал — как-никак мы с ними были конкурентами.
В нашей конторе сидел только Фиск; парень коротал ночное дежурство. Я сделал вид, что страшно интересуюсь программой, идущей в «Орфеуме», и даже попытался острить, однако веселиться пока было рановато...
В Чайнатауне меня знала каждая собака, ничего стоящего не вынюхаешь, глупо даже надеяться. Вызвался помогать один старый корешок филиппинец, но нет никакой уверенности, что выжму из него хоть каплю пользы. Тут требовался кто-то местный, кто плавал бы здесь, как уж в своем болоте.
Развивая возникшую мыслишку, я вспомнил Уля. Еще пять лет назад этот «глухонемой» загребал по двадцать долларов в день на своем постоянном маршруте между офисами, заставляя раскошеливаться тех, кто верил в его талант. Он обладал великим даром: можно было палить из кольта над его головой, Уль и глазом не моргнул бы. Но героин основательно расшатал парню нервы и довел до того, что он стал вздрагивать от любого шороха за спиной.
С тех пор «глухонемого» мог использовать на посылках каждый, кто готов был расплатиться дневной порцией белого снадобья. Ночевал ханыга где-то в Чайнатауне и не придерживался каких-либо правил игры. Полгода назад я пользовался услугами Уля, чтобы узнать, кто разгрохал в одном богатом доме окно.
Еще один приятель — Люп Пигатти, владелец притона на Пацифик-стрит... Люп умел держать язык за зубами и если уж считал нужным что-то тебе сказать, то говорил без дураков.
Он сам поднял трубку.
— Можете найти мне Уля? — спросил я, предварительно назвавшись.
— Не исключено.
— Пришлите его ко мне. Буду ждать.
— Если он покажется, — пообещал Люп и повесил трубку.
Я попросил Фиска передать Старику, чтобы он звякнул, когда появится, а потом отправился к себе и стал ждать симпатягу-стукача.
Он явился сразу же после десяти — низенький, приземистый мужичонка лет сорока с мордой как тесто и мышиного цвета шевелюрой со слипшимися прядями нечистой белизны.
— Люп сказал, что у вас что-то есть для меня.
— Да, — ответил я, указывая на стул и закрывая дверь. — Покупаю сведения.
Ханыга скомкал в руках шапку, хотел было сплюнуть на пол, но раздумал, только облизал губы.
— Не знаю, сэр. Но он там. Никто никогда его не видел, но все говорят, что это великий человек.
— Вот как! И дом его находится на Споффорд-аллее?
— Да, сэр. Дом с красными дверями и красными ступеньками. Его легко найти, но лучше с Чанг Ли Чингом не связываться.
— Ты что-нибудь узнало китаянках?
— Нет, сэр, но узнаю. Уверен в этом.
Я похвалил его за хорошую службу, велел попытаться еще что-нибудь вынюхать и вернулся к себе. Из дома позвонил в агентство. Старик сказал, что Дик Фоли — ас среди наших агентов — свободен. В самый раз было запустить его в дело. Потом зарядил револьвер и, усевшись поудобнее, стал ждать Уля.
Он позвонил в дверь около одиннадцати.
— Сам не знаю, что об этом думать, парень, — сказал он очень важным тоном, скручивая самокрутку. — Что-то готовится, факт. Нет там спокойствия с тех пор, как японцы начали скупать магазины в Чайнатауне, и, может быть, дело именно в этом. Но чужих в районе нет, пусть дьявол их заберет. Подозреваю, что те двое, которыми вы интересуетесь, смылись в Лос-Анджелес; надеюсь, что сегодня вечером все буду знать точно.
— И в городе нет чужих?
— Ни одного.
— Послушай-ка, глухонемой, — сказал я без церемоний. — Ты лжец, и к тому же болван. Я умышленно подставил тебя. Ты приложил руку к этим убийствам вместе со своей братией, а теперь отправишься за решетку. И твои кореша тоже.
И направил револьвер в его перепуганную, посеревшую вывеску.
— Сиди тихо...
Не спуская с него глаз, я протянул свободную руку к трубке.
Но позвонить не успел. Мой «козерог» был слишком близко. Уль рванулся и выхватил его; я бросился на Уля — но слишком поздно. Он выстрелил. Огонь опалил живот.
Согнувшись пополам, я осел на пол. Уль вылетел из комнаты, оставив распахнутую дверь.
Прижимая ладонь к животу, который жгло нестерпимо, я подбежал к окну и махнул рукой Дику Фоли, укрывшемуся за ближайшим углом. Потом отправился в ванную, где осмотрел рану. Холостой патрон тоже не шутка, если в тебя шмаляют чуть ли не в упор. Жилет, рубашка и майка пришли в негодность; тело обожжено. Я смазал ожог мазью, залепил пластырем, переоделся, зарядил по-настоящему револьвер и отправился в агентство ждать известий от Дика.