Здесь я начинал. Курт Кеннон стартовал отсюда. Путь из грязи был долгим. В моем агентстве на меня работали четыре человека. Я прошел долгий путь от Первой авеню. И теперь я опять на этой улице, опять в самом низу, только грязи здесь стало побольше, потому что ее нанесли с собой подонки, которые считают, что тридцать восьмой – это пропуск в доходное место. И парням, таким так Чарли Даггера, перерезают глотку из-за того, что им не нравится такое положение.
Но как бы то ни было, это не мое дело. У меня достаточно и своих хлопот. Чарли Даггера мертв, а мертвые не грезят. Грезят живые. И грезы их полны белокурых красавиц с мерцающими глазами и дразнящими губами. И всех блондинок зовут Тони.
Неожиданно появившаяся передо мной девушка поразила меня. Она показалась мне грезой, обратившейся в явь. Я почти столкнулся с ней и начал было обходить ее, когда она шагнула в сторону и преградила путь.
У нее были длинные белокурые волосы и голубые глаза, которые оценивающе рассматривали меня. Пухлые губы под толстым слоем помады изогнулись в легкой улыбке. Одета она была в кожаную куртку с поднятым воротником, а руки засунула в карманы.
– Привет, – сказала она, продолжая глядеть на меня. Уже смеркалось, и холодный ветер задувал мне за воротник. Я смотрел, как развеваются ее белокурые волосы.
– Чего вы хотите? – спросил я.
– Того же, чего хотите и вы, – ответила она.
Я еще раз оглядел ее, от стройных ног в туфлях на высоких каблуках до полных округлых бедер, обтянутых юбкой.
Затем ее глаза опять встретились с моими, она смотрела на меня открыто и честно.
– Нравится?
– Нравится.
– Это будет дешево, мистер. По-настоящему дешево.
– Сколько?
Она взяла меня под руку, прижавшись к ней грудью.
– Мы поговорим о цене попозже, – сказала она, – Пойдем.
Мы пошли, и ветер теперь всерьез принялся за дело, угрожая снести серые здания, поднимающиеся в небо.
– Сюда, – указала она.
Мы свернули на Девятнадцатую улицу и прошли по ней с полпути по направлению ко Второй авеню.
– Вот этот дом, – бросила она.
Я не ответил. Она шла впереди меня, а я, шагая за ней, смотрел на ее берда, покачивающиеся под юбкой, и опять думал о Тони, кровь бурлила в моих жилах.
Она вошла в темный подъезд, я за ней. Она прошла вперед в конец полуподвала, и я слишком поздно осознал, что здесь нет и не может быть никаких квартир. Внезапно она обернулась, направив на меня никелированный двадцать второй, и толкнула меня спиной к мусорным бакам, выстроившимся под лестницей.
– Что это? – спросил я. – Изнасилование?
– Да, изнасилование, мистер, – ответила она, взмахнув головой и отбрасывая назад на плечи белокурые волосы. Ее глаза сузились, она подняла револьвер и нанесла удар, от которого у меня из подбородка хлынула кровь.
– Это тебе за Льва, – сказала она, отведя маленький револьвер назад, и вновь ударила меня, на этот раз я почувствовал, как у меня во рту захрустели зубы.
– Это тебе за сломанную руку!
Она опять замахнулась, и по короткой дуге револьвер устремился к моему лицу. Я выбросил вперед руку и схватил девицу за запястье, отведя револьвер в сторону. Другой рукой я наотмашь ударил ее по лицу. Я сжал ее запястье так крепко, что она выронила револьвер в мусорный бак; у нес вырвался негромкий вскрик. Я дал ей еще одну пощечину, и она отлетела к стене, открыв рот в изумлении и ужасе.
– Мы пришли сюда кое-зачем, – напомнил я.
– Ты, вшивый сукин сын, я не прикоснулась бы к тебе, даже если бы ты оставался последним мужчиной на земле.
На этот раз я ударил ее сильнее, расстегнул молнию на кожаной куртке и разорвал блузку. Мои пальцы нащупали лифчик и сорвали его. Я притянул ее к себе и прижался ртом к ее губам. Она сопротивлялась и прятала губы, но я рванул ее к себе и обхватил руками. Через некоторое время она перестала сопротивляться.
Снаружи по-прежнему завывал ветер. Я оставил ее тяжело осевшей возле стены, сунул пятидолларовую бумажку в мусорный бак и сказал:
– Скажи Льву, чтобы держал свою приманку дома. Если он пошлет ко мне еще одну потаскушку, я сломаю ему вторую руку.
Я вышел из здания. Я был раздражен, очень раздражен. Мне не нравится, когда меня обводят вокруг пальца. Я был готов найти этого Льва и действительно сломать ему вторую руку. Я был готов оторвать ее и запихать ему в рот. Вот что примерно я чувствовал... Вы идете на похороны и не собираетесь участвовать в боксерском матче. Вы не рассчитываете встретить подонков, которые вытряхивают деньги из бедного квартала. Это как монеты, которые высыпаются из автомата, продающего жевательную резинку. От этого так воняло, что мне хотелось заткнуть нос.
Я кипел от негодования и прежде, чем осознал что делаю, я уже стоял перед бакалейной лавкой О'Доннела. Я вошел, когда увидел, что за прилавком – Кит.
– Шесть банок пива, пожалуйста, – сказал я.
Она вздрогнула и подняла голову, услышав мой голос.
– Курт, – сказала она, – один из них только что был здесь.
– Что?! Где он?
– Только что вышел. Он сказал, что нам лучше, отдать деньги завтра, а не то...
– Куда он пошел? – Я был уже на полпути к двери.
– В сторону Плезнт-авеню, – ответила она. – Он одет в мягкую шляпу и зеленое пальто.
Я не ждал больше ни секунды, выбежал из лавки и направился в сторону Плезнт. Пройдя полквартала, я настиг его. Со спины он казался здоровенным парнем – высокий, плечи распирают пальто. Я догнал его и схватил за руку, завернув ее за спину.
– Привет, – сказал я. – Меня зовут Курт Кеннон.
– Эй, мужик, ты что, очумел или что-нибудь в этом роде? – Он попытался освободиться, но я крепко держал его.
– Отведи меня к шефу, – сказал я.
– Ну ты, мужик, наглеешь, – заскулил он. Я все еще не мог видеть его лица, но говорил он по-детски, словно был большим ребенком, начавшим качаться штангой.
– Ты хочешь, чтобы я оторвал тебе руку? – спросил я.
– Спокойней, мужик. Спокойней. – Он попытался повернуться, но я прижал его покрепче. – Чем ты недоволен? – спросил он наконец.
– Я не люблю вымогательства.
– А кто его любит? Мужик, ты...
Я рванул его руку, и он взвизгнул.
– Хватит болтать, – гаркнул я. – Веди меня к сукину сыну, который все это начал, или прощайся с рукой.
– Полегче, мужик, полегче. Я уже иду.
Мы пошли по Плезнт, я оставался позади него, готовый в случае чего вывернуть ему руку.
– Он здесь никого не обижает, – продолжал тяжеловес. – Он не хочет никого обижать в любом случае.
– Он уже обидел, – сказал я. – Он перерезал глотку Даггере.
– Ты не должен закладывать меня, – попросил тяжеловес. – Ты не должен меня закладывать.
– Иди!
Он шел еще довольно долго и внезапно остановился.
– Здесь, – сказал он, указывая головой. – Он здесь, наверху, но он не собирается никого обижать...