– Ну как мягче-то? Вот так будешь мягкой, не заметишь, как на шею сядут и поедут.
Женщина осторожно помешала уху.
– Ой, горюшко ты мое, – вздохнула она, отложив поварешку на столик. Серое от времени дерево тут же потемнело от мокрой посудины. – Конечно, всегда проще обматерить, покричать на человека и думать, что верх одержала. Намного тяжелее просто не принимать близко к сердцу. Вот когда научишься? Просто не принимай близко к сердцу… Пусть она кричит, у нее тоже, может быть, какие-то свои проблемы… Да и, в конце концов, это же начальство. А начальство обязано иногда «шпынать» вас. Снимай уху, готово уже…
– Ай. Теперь-то уж что… - махнула рукой Светка, встала и сняла котелок с огня.
– Ну ладно…- подумав, сказала ей мать, - До осени отдохни. Скоро по ягоду будем ходить. Осенью видно будет, что дальше делать…
За обедом Светка для дочери выудила из котелка дымящийся кусок рыбы и положила его в отдельную тарелку.
– Пусть остынет. Смотри, аккуратно, косточки.
«Угу» - Кивнула девчонка. Анастасия придвинула Сонькину тарелку к себе, чтобы очистить рыбу от костей, и мельком взглянула в узкое окошечко, из которого была видна часть скалы:
– Раньше там, на самой высокой скале, шаманы проводили обряды.
Света с интересом взглянула на нее:
– Правда? А расскажи – как проводили? Вы там были?
– Была как-то в детстве, – женщина ловко извлекла хребтовую кость и пододвинула тарелку девочке: - Кушай осторожно…
И Анастасия поведала о шаманском обряде, на который ее с сестрой возил отец.
Сорок лет назад обитал в Аяне старый шаман-затворник. Последний в джилиндинской местности. Нелюдимый и неразговорчивый он жил у ручья в маленькой лесной избушке и из имущества имел только коня, на котором изредка приезжал в деревню, чтобы купить продуктов и табаку. В деревне шамана побаивались и в те редкие дни его приезда, едва завидев, старались быстрее уйти. Поговаривали, что в обществе шамана становится тяжело дышать, потому что многим казалось, что строгий взгляд его проникает в самую душу и возникало ощущение, что он знает все темные уголки человека. Но, если прижмет, то несмотря на страх, тот или иной собирал семью и ехал в Аян к шаману на поклон.
В ту пору обрушились несчастья на деревню: все началось зимой. С конца ноября повадились по ночам в деревню проникать волки; не было и ночи, чтобы они у фермерских не задавили хоть одного теленка. Бывало, утром сельчане не досчитывались и трех телят, и четырех. Собаки всю ночь жались к дому, боязливо тявкая в темноту, чувствуя чужое и опасное. Ближе к весне от неизвестной болезни начал падать скот, а в лесах, то и дело, охотники находили больных животных – в таких-то и стрелять рука не поднималась. Лето выдалось дождливым, что весь картофель сгнил в земле, а вода с Витима подошла к самому поселку. Из-за подмытых дорог, в деревню прекратилось продовольствие. Полки в магазинах опустели и, самое главное, закончился табак. Более зажиточные сельчане, кто догадался накупить по целому ящику «Беломорканала», стали продавать папиросы втридорога. Народ серчал. Тут и там вспыхивали ссоры: сосед насмерть ругался с соседом из-за понюшки табака, лучшие друзья прятали друг от друга заветные папироски.
Совсем бы одичали люди, но по осени встала, наконец, дорога, завезли продовольствие, однако на деревню пришло новое бедствие: повально начали болеть дети. Обычная сезонная простуда затягивалась на долгие месяцы. С холодами снова подошли к деревне волки и выли по ночам, нагоняя на жителей ужас и страх.
Шаман тогда, приехавший в деревню, сказал: «Харги* беснуется. Надо задабривать. Сэвэки* просить помочь».
После нового года в самые трескучие январские морозы, шаман объявил об обряде на Щеках. Народ пороптал, мол, куда в такие морозы? Но делать нечего, раз шаман сказал, значит так и надо. Вот тогда Георгий собрал дочерей и повез на Щеки, младшего оставил дома, боясь, что тот подхватит воспаление легких.
Народу на вершине Щек собралась тьма, во всяком случае, так казалось Насте и Тоне. Люди разожгли костер, подтолкнули детей ближе, - грейтесь. Варили чай в котелке, варили оленину. Потом шаман с молодым помощником разложили угощения для духов – мясо, молоко, чай, водку, сладости. Подношение духам «передали» через костер. После чего шаман, облаченный в оленью шкуру, принялся бить посохом в бубен. Глухие ритмичные удары оглашали морозный воздух, трещал костер, люди, склонившись, стояли на коленях. В какой-то момент Настя подняла глаза и взглянула на шамана. Его глаза были скрыты низко надвинутой шапкой и свисающими с нее веревочками, но, казалось, что из-под шапки мелькал безумно горящий взгляд. В мистическом танце шаман вскрикивал, иногда замирал, потом начинал раскачиваться из стороны в сторону. В какой-то момент он неожиданно зарычал, заревел медведем, потом завизжал и завился вьюном, словно его кусали осы.