Георгий заметил, что дочка завороженно смотрит на шамана, и резко наклонил ее голову к земле: «Не смотри на него, нельзя!»...
Светка замерла, не донеся ложку до рта. Сонька на мгновение тоже перестала жевать:
– А почему он так кричал, бабушка?
– Когда он вошел в транс, в него стали вселяться духи и он кричал разными голосами – то женским, то мужским, то медведем ревел, - смотря какой дух вселялся. Старик-то, сам по себе, до обряда тихо разговаривал, а тут рычит, орет, матерится. Мы трясемся от страха. Тонька начала вырываться – убежать хотела. Отец шикнул на нее: «Стой тебе говорю! Наська, держи ее за руку!» - мне говорит. Я Тоньку держу, та уже чуть ли не плачет. Ой, что там было… Правда, после обряда волки ушли, как будто их и не было. Дети перестали болеть. В общем, все потихоньку наладилось.
Женщина покачала головой.
–Раньше, когда старики еще были живы, постоянно тут обряды проводили. Брызгали духам. Здесь, в Борто, в Кыджимите… Везде, в общем. Местность-то большая.
Светка разлила чай по кружкам. В Сонькину бросила две чайные ложки сахара.
– А в Борто эвенки жили?
– Конечно! Там-то как раз и было самое древнее стойбище! Там же дед твой, Георгий - мамулин отец, оленеводом работал, - ответил Дмитрий.
Светка округлила глаза:
– Правда? Там же сейчас вообще ничего нет!
Анастасия отпила глоток чая и со вздохом проговорила:
– Конечно, ничего уже не осталось. Как в Джилинду переселились, так все, оседлыми стали. Не кочевали уже... Но самое главное, Света, это то, что мне сказал тот шаман.
... После обряда шаман сидел у костра и неотрывно смотрел на Настю и Тоню. Потом он ткнул пальцем на Настю и подозвал ее:
– Асаткан!* Ты!.. Подойди ближе.
Настя подошла, испуганно вытаращив глаза. Шаман вперил в нее острый как лезвие взгляд. Несколько секунд он изучал ее лицо, потом вдруг усмехнулся:
– Не бойся меня. Скоро сама, как я станешь... Может ты, а может твое дите! Время придет, духи призовут. Все сразу поймешь...
Много лет Анастасия молчала об этом и в тот день все рассказала Светке.
– Я в себе никогда не чувствовала тяги к мистике или целительству - сказала мать, не сводя глаз с дочери, - я думаю, что ты станешь шаманкой. О тебе он говорил.
– Почему я? - вскинула Светка брови. Мать пожала плечами:
– Просто чувствую, что это будешь ты. Даже когда ты родилась, я сразу все поняла.
После обеда родители Светки прилегли отдохнуть, а сама она с дочерью вышла на улицу. Светка задумчиво посмотрела на молчаливые скалы и представила, как раньше на самой высокой скале эвенкийские шаманы проводили обряды. Воображение ее рисовало красочные и жуткие картинки танцующего эвенка в тяжелом облачении, с медвежьей шкурой на плечах и шапкой – авун* на голове. В руке у него круглый диск бубна, обтянутый кожей оленя, в который он стучит колотушкой. Она уже слышит мерные глухие удары и сердце неясно отзывается на эти воображаемые звуки: хочется ей взлететь вороном на эти скалы, видеть все с высоты, принимать участие в мистической встрече с древними духами. Светка отвела взгляд от скал, призывая забурлившую кровь успокоится. Давно ее тянет ко всему национальному. Вот, казалось бы, ни разу она не была на шаманских обрядах, а представляла их легко – генетическая память, не иначе. История, услышанная от матери как-то естественно легла в душу, словно Светка и раньше об этом знала. И сейчас она не испытывала удивления от услышанного, а чувствовала внутреннюю покорность к грядущему. Знала, что когда-нибудь, когда придет время, духи призовут ее на службу...
…Теперь Светка лежала в избушке, в которой несколько дней назад произошел тот памятный разговор. Одна. Мама бесследно исчезла. Отец в поисках жены где-то мокнет под дождем. Соньку неделю назад отправили в Багдарин к ее бабушке и дедушке по отцу Батохе.