Выбрать главу

По крыше надоедливо тарабанил дождь, и под эти звуки, Светка, не сомкнувшая глаз прошлой ночью, задремала.

Разбудил ее резкий звук открывающейся двери. Она вскочила и вытаращила глаза. В избу входил Дмитрий. Одежда на нем была вся вымокшая.

– А, это ты… – сказал он, закрывая дверь. – А я, смотрю, дым из трубы идет. Думаю, неужели мама тут…

– А ты куда ходил, папа? - спросила Света, потирая сонные глаза.

– До гурта.

– До Буруль-зая что ли?

– Но–о, – протянул он, стягивая с себя мокрую ветровку, - думал, может там… Нету… Обратно пошел и увидел, что дым идет… - Говорил он неспешно по деревенской привычке.

– Ясно.

Светка встала, потянула спину.

– Чай попьем. Да в деревню пойдем, что тут сидеть… Темнеть скоро начнет… Парней-то не видела?

– Каких парней?

– Ну Семку да Гомбоху… Они же вместе поехали по бурульзайской дороге.

– А, не, не видела.

Дмитрий повесил куртку на крюк над печкой, тут же от нее начал подниматься пар. Света нашла заварку, насыпала ее в маленький заварник, и залив кипятком, накрыла крышкой. Дождавшись, пока он заварится, она разлила чай по кружкам. Сели за стол. Отец, напротив, на противоположных нарах. Он развернул пакетик, лежавший на столе и маленькой ложечкой насыпал себе в кружку сахар.

Попили чай в тишине. Дмитрий увидел куртки на нарах.

– А ты это что принесла? Мамину куртку, что ли?

– Ага… Я подумала просто, что вдруг она сюда придет, а тут куртка у нее будет… Промерзла вся поди, ночи-то уже холодные.

– А-а-а… Ну да, правильно. Надо будет сигареты в карман положить, вдруг у нее курево закончилось… - рассудил он.

Через некоторое время они собрались и пошли в деревню. Тропа пролегала вдоль Витима. Через каждые пятьсот метров они останавливаясь и кричали пропавшую по имени.

Дождь, наконец, устав от самого себя, утих и тут же на землю тенями легли сумерки.

До Известки дошли уже в темноте. Девушка предложила повесить сиреневую куртку на бурхане, где стояло одинокое дерево. Отец повесил куртку на сук, предварительно положив в карман бережно завернутые в целлофановый пакетик, несколько сигарет и коробку спичек. Потом с любовью огладил рукав, словно хотел заключить в куртку тепло своих рук:

– Если тут будет идти - увидит, мимо не пройдет.

В темноте отец с дочкой вернулись домой. Почти в это же время приехал и Сема. Промокший, осунувшийся и угрюмый он сел возле печки и рассказал, что утром с местным парнем Гомбохой они поехали по бурульзайской дороге, как было запланировано. Кричали всю дорогу: «тетя Настя!». Потом доехали до Щек, но не стали туда заезжать, полагая, что Дмитрий там все осмотрит и сам. Двинулись дальше к Буруль-заю, доехав до него, поехали вверх по Витиму, но потом поняли, что так далеко потерявшаяся, уже не молодая женщина, не могла бы физически уйти и повернули обратно. Обратно они решили ехать другим путем, сильно огибая дорогу. В итоге, они выехали у Висячего моста и поехали в деревню. Никаких следов не заметили, кричали, но никого и ничего не нашли.

Пришли тетя Тоня с дядей Толей. Тетя Тоня рассказала, что после того, как пришла домой с Мертвого аула, переоделась и спустя какое-то время пошла к Свете, но той уже не было. Тогда тетя Тоня подняла дремавшего на диване дядю Толю и вместе они стали ходить по старым заброшенным домам.

– А зачем вы там ходили? - не понял Сема.

– Ну… Разное же бывает… - уклончиво ответила тетя Тоня.

– Ну висельников же обычно в заброшенных домах находят! - прямолинейно и поучающим тоном заявил дядя Толя. Тетя Тоня наградила его уничтожающим взглядом.

– Ну ты… Вечно что-нибудь да ляпнет!

– Вы что? - испугался Дмитрий. - Она не будет вешаться!

– Так никто не говорит, что она будет вешаться. Но все равно везде проверить надо! – тут же успокоившись, разумно заметила тетя Тоня и, желая сменить тему, спросила:

– А вы где были?

Света рассказала ей, что пошла на Щеки и встретила там отца. Затем Сема рассказал, как с Гомбохой доехали до Буруль-зая и поехали вверх по Витиму.

Затем в доме потянулась эта зловещая тишина, которая наступает в те минуты, когда люди, чувствуя свое бессилие перед ситуацией, не знают, что им делать дальше. Наконец, тишину нарушил Сема: