Мерзость
- Какая мерзость, - вороша взрыхлённую кучу лесной земли, кривился Хващевский. - Терпеть не могу этих уродливых и отвратительных существ.
- Да ладно тебе, черви как черви, ничего особенного. Откуда у тебя столько неприязни к ним. Ведь, благодаря им, ты рыбу ловишь. Не было б червей, не сидели бы мы с тобой у речки и не любовались бы восходящим солнцем, – непонимающе пожимал плечами Виноградов.
В час только-только занимающейся зари двое приятелей ковырялись в придорожном лесу в поисках червей. Каждые выходные они неизменно отправлялись на реку, чтобы поговорить о жизни, а заодно и попытать удачу в рыбной ловле. Удача им редко улыбалась, но зато разговоры получались весьма содержательными.
Вот и сегодня был первый выходной после напряжённой трудовой недели, и Хващевский с Виноградовым не стали изменять традиции.
- А вот ты знаешь, - не спеша бубнил Виноградов, извлекая из рыхлого грунта очередного червя. - Ведь когда-нибудь мы все сляжем в землю, и эти твари будут поедать нас. И тебя и меня.
Тут он поднял червя вытянутой рукой и посмотрел на Хващевского, как бы сквозь него. Хващевский слегка дёрнулся от омерзения и скривил лицо.
- Ну, нет уж, друг мой, этому не бывать. Я им этого не позволю!
- Хах, как это не позволишь? Они тебя, мёртвого, спрашивать что ли будут? – ухмыльнулся Виноградов. – Сожрут и всё тут… И переварят, и станешь ты вот таким чернозёмом. Хоть какая-то от тебя польза будет! – он рассмеялся так злорадно, что Хващевскому стало совсем не по себе.
- Да ну тебя…
- Да ладно, не обижайся. Все там будем!
Произнося последнюю фразу, Виноградов как бы обращался к червю, который мирно, хоть и несколько нервно извивался, зажатый толстыми пальцами Кузьмы Иваныча.
- Я сам хозяин своей судьбы! – отрезал Хващевский, демонстративно бросая добытого червя в банку. – Как захочу, так и будет. Даже, когда издохну!
- Ну, ты даёшь, приятель. На всё воля судьбы, – с умным лицом попытался поставить точку Виноградов, но Хващевский перебил его.
- Я завещаю кремировать себя, – выпрямившись, и совсем победоносно заявил он со знаньем дела и с абсолютной уверенностью в себе.
К слову сказать, Хващевскому не было ещё и сорока, и думать о смерти рановато, по здравому-то разумению. Но он ведь мнил себя хозяином собственной судьбы, поэтому такие фундаментальные её вопросы, как, собственно, смерть, частенько занимали его голову.
- Что, прямо вот уже и завещание собрался писать? – искренне возмутился сбитый с толку Виноградов.
- Скоро напишу, – отрезал Хващевский.
- Ну, дело твоё, конечно, Николай Михалыч, а только не правильно это. Не по-божески. О смерти-то размышлять в тридцать восемь лет, да ещё и планировать чего-то.
- А-аа… - махнул рукой Хващевский. – Оставь свою суеверность для старушек, с которыми ты заседаешь во дворе. Я современный человек. Как хочу, так и живу. Так-то вот, Кузьма Иваныч.
Набрав по полной банке червей, и, добро присыпав их свежей землёй, приятели направились дальше по дороге в сторону реки. По пути они по большей части молчали, то и дело, поглядывая, то друг на друга, то на червей, то на окружавшую их со всех сторон прекраснейшую природу средней полосы.
- А всё-таки не зарекайся, – не выдержал Виноградов.
- А-а… – отмахнулся Хващевский, в очередной раз, бросив презрительный взгляд на извивающихся в банке жирных тёмно-красных дождевых червей.
Заря занималась уже в полную силу и горизонт сначала забагровел, а затем и залился огненно-рыжим светом летнего солнца. Друзья расставили удилища в рогатины, не торопясь разложили снасти и, наживив червей на крючки, почти бесшумно забросили их метров за десять от берега.
По водной глади то и дело расходились круги от поплавков, квакали лягушки и, то там, то там из воды показывались то ли морды, то ли плавники упитанных голодных карасей, кормящихся как раз в этот самый час.
Виноградов потягивал махру, завёрнутую в папиросную бумагу, и выглядел вполне довольным жизнью, хотя и был несколько встревожен странными думами своего молодого приятеля. А тот в свою очередь кутался в поднятый ворот тужурки и пялился на изредка вздрагивающий поплавок.
Клёв был вялым, хотя Кузьма Иваныч и вынул из речки уже трёх средних карасей, и был неподдельно рад этому.