«Неужели я ошибся, неужели меня не понимают?» — встревоженно думал Павел Васильевич, вопросительно глядя то на одного, то на другого из сидевших, и не выдержал, спросил начальника шестого цеха:
— А ты что скажешь, Илья Ильич?
— Что я скажу? — спокойно поднявшись со стула и улыбаясь, ответил начальник шестого цеха. — Я скажу вот, что напрасно вы встревожены, Павел Васильевич. А Воловиков взорвался потому, что знает: деваться ему некуда, грешков за ним много. Вот что я думаю.
— Ну, коли так, — хорошо, давайте работать, — удовлетворенно заключил Павел Васильевич. — У меня всё.
Кабинет опустел. Павел Васильевич закурил, задумался. Он сидел, не замечая, что недокуренная папироса давно погасла. «Уважение человека, подтягивание гаек, штраф, хозяйчик…» В выражениях он не стесняется. Бьет без жалости… А собственно, чему я удивляюсь? Ведь наказывать думаю — благодарить за это не будут. А как этот Воловиков говорил однажды у меня на совещании: «Брак за счет бракоделов. Нечего церемониться…» Вот оно, его уважение людей, вот! С людьми церемониться нечего, церемониться надо только с ним. Он особенная личность, черт возьми. Ему цена другая. Да он и браку не делает. Он просто ничего не делает. Он говорит. Сколько развелось этих звонарей! А так ли уж их много? Просто они звонят часто, их и слышно больше…
Да, держать его на этой работе дальше нельзя, он просто мешал делу. Но Павел Васильевич знал, что Воловиков будет везде кричать: его сняли потому, что возражает директору, не ужился с директором, и то, что он говорил сегодня и до этого, было в тоне несогласия с Павлом Васильевичем и говорилось явно с целью представить дело как сведение личных счетов. Это было выгодно Воловикову. Павел Васильевич понимал, что иногда надо быть сдержанней, но не мог. Но пора было кончать с этой попусту отнимавшей время возней, дело не терпело больше. А там пусть как угодно истолковывают и что угодно думают…
Раздумья его прервала секретарша.
— Время приема, Павел Васильевич. Ждут уже.
— Вот как. Не заметил даже.
Она вышла и вернулась с первым из ожидавших приема. Это был рабочий лет двадцати пяти, невысокий, белобрысый. Он был в комбинезоне, кепку держал в руках.
— Здравствуйте, товарищ директор.
— Здравствуйте. Садитесь. Рассказывайте.
— Да как же, товарищ директор, — сев к столу, заговорил рабочий. — Что же это такое? Что я — капиталист, что ли, какой? Почему я должен платить?
— Простите, я вас не понимаю.
— Решение цехкома по его делу, — пояснила Софья Михайловна.
— А-а. Понятно. Вы допустили аварию станка, администрация отнесла ремонт за ваш счет, а цехком, куда вы обращались, поддержал это решение. Понятно.
— Поддержал, — насмешливо и раздраженно заговорил рабочий. — Да они все там собрались такие. Цехком. Да они пикнуть против начальника боятся.
— Не ври! — не выдержала Софья Михайловна.
— А ты чего суешься? Не с тобой говорю, не к тебе пришел. Иди и сиди, где тебе положено! — крикнул рабочий.
Софья Михайловна побледнела.
— Я бы попросил вас, молодой человек, вести себя прилично, — заметил Павел Васильевич. — Это — во-первых. А во-вторых, извиниться перед нею, она мать вам по возрасту и на заводе работала, когда вы еще под стол пешком ходили. Поняли?
— Ну извините. Я не учен всяким деликатесам.
— Не нукайте, — обрезал Павел Васильевич. — И неужели вам не стыдно так относиться к людям, к товарищам своим, а?
— Как они ко мне, так и я к ним.
— Кто у вас председатель цехкома?
— Минаев.
— Давно?
— Не знаю. До меня еще.
— Шестой год, — ответила Софья Михайловна.
— И он работает токарем вместе с вами. Так ведь? — в упор посмотрев на жалобщика, спросил Павел Васильевич.
— Знаете, так чего спрашивать?
— Я не спрашиваю, а говорю, что нельзя так думать о своих товарищах, о старших товарищах. Шестой год рабочие цеха доверяют Минаеву решать самые важные вопросы, каждодневно влияющие на их судьбы, а вы называете его негодяем.
— А-а, да ну вас. Я думал, вы разберетесь, а это я уже слыхивал. — Он махнул рукой, встал.
— Нет, погодите, — остановил его Павел Васильевич. — Посидите, мы вас слушали, выслушайте и нас.
— Минаев здесь? — спросил он Софью Михайловну.
— Здесь.
— Зови.
Седоусый, высокий, плечистый председатель цехкома вошел в кабинет спокойно и с достоинством. Поздоровался, сел.
— Объясните, пожалуйста, что у вас с товарищем, — кивнув на рабочего, попросил Павел Васильевич.
Минаев насмешливо посмотрел на посетителя и ответил: