IV.
Потребление стало российской национальной идеологией совсем не потому, что кремики и юбки Ксюши Собчак оккупировали телевизор - вряд ли; не стоит переоценивать влияние гламурной индустрии, пиар и тотальную манипулируемость масс. Но и не только потому, что у людей появилась свободная денежная масса и они с детской радостью бросились тратить ее на унитазы с узорным ободком и нерастаможенную плазму.
Есть что-то беспомощно-инфантильное в этом тотальном торжище, в этом торопливом, доверчивом, но всегда демонстративном мотовстве, в этих совершенно идиотских представлениях о норме потребительских приличий. Вся страна, как женщина-шопоголик, торжественно спускает последнее, словно «завтра была война». Так ведут себя люди, лишенные серьезного жизненного проекта, плана, твердого ощущения завтрашнего дня. «Чувство короткой трубы», - так объясняет мой знакомый свои приступы консюмеризма.
Чем активнее и бессмысленные текущие траты, тем аморфнее образ будущего, - это ситуация старая как мир и многажды исследованная. Американские экономисты Каннеман и Тверски, занимавшиеся исследованием потребительского поведения, объясняют это так: «В условиях неопределенности люди применяют упрощенные стратегии решения сложных задач, используют приблизительные и отрывочные расчеты». Золотые слова. Я всегда вспоминаю их, когда поднимаю руку, чтобы поймать машину вблизи метро, расплачиваюсь с официантом за пресный ужин или покупаю ребенку очередной телефон со ста функциями, девяносто пять из которых не понадобятся ему никогда.
Опыт о роскоши
Качество жизни: эволюция понятий
Михаил Харитонов
Дима по жизни - занятой человек, вот и сейчас он был занят. Он кушал. Кушал он водку. Водка была как подмышка спящей царевны - белой, холодной. Называлась она не по-русски - ну там «Березка» или «Золотые купола» - а, наоборот, Kauffman.
Я отвлек Диму от такого занятия и спросил, зачем он кушает бутылку водки с еврейским именем в итальянском - то есть армянском, «под Италию» - едальном заведении, где стоимость стопки водки сопоставима с ценой литровой бутыли того же напитка в недешевом магазине напротив.
– Хня, - сказал Дима ртом, набитым водкой. Проглотив ее, он продолжил: - У меня все подписали.
В ту пору - на дворе стояла осень две тыщи третьего - я общался с Димой эпизодически, но знал, что на работе ему должны что-то такое подписать и никак не подпишут. По этому поводу он очень волновался: часто, помногу кушал, иногда закусывал, но чаще нет. Я не очень понимал, когда он, собственно, работает. О том, что он на работе делает, и речи не шло - это было за гранью восприятия. Так или иначе, от подписания или неподписания этого чего-то такого у Димы зависело все, включая новую машину. Машины Дима менял каждые два года. Всегда это были несвежие, но все-таки не подержанные иномарки, породность которых неуклонно улучшалась по мере роста возможностей. На сей раз он был готов взять машину из салона. Если, конечно, все прокатит - и вот, судя по всему, прокатило.