-Добрый ты, Мишка, просто. Повезло Кристинке с тобой…
А робкая Кристина так и не смогла матери сказать, насколько ей опостылела такая жизнь. Что ни часа, ни минуты она уже не могла терпеть, когда мать заунывным голосом отчитывает её или рассказывает неинтересные истории, которые сто раз были слышаны… На мать уходили все силы, всё время. Вся Кристинина жизнь проходила перед глазами любопытной матери, которой до всего было дело: какое дочь купила белье, почему без повода печенье дорогое приобретено, а что там в коробке? А в узелке? А почему вещи переставлены, что сажает дочь на грядке? Видела ли она председателя с новой женой? А флюс у Степаныча? А какая гроза была ночью, слышала ли Кристина? Все праздники, редкие приходы друзей, которые в итоге иссякли, всё это было под комментарии матери… С годами Кристина начала огрызаться или молчать, испытывая глубокое чувство вины, но мучаясь и от невозможности хоть куда-то спрятаться. Ей казалось, что мать целый день до ночи жуёт и жуёт её жизнь, а с утра, не успевшую восстановиться за ночь, выцветшую и усталую, опять начинает есть. И всё ей мерещилось, что она тянет и тянет тот мешок, набитый хлебом, который разросся, распух, заслонил собой небо. Но кинуть нельзя: хлеб - это святое! Кристина пыталась только защитить детей, когда мать шлёпала Антошку по затылку так, что порой тот бился об стол, а дочь Маруську ругала, что не сьедает всё с тарелки. Внуки не любили бабку…
Кристина с мужем её и хоронили. Старшие не приехали. Стояла постаревшая, вымотанная и выпитая матерью до дна Кристина у могилы, и накрывали её смешанные чувства: боль, перемешанная с облегчением. Уходила Кристина с кладбища, как уходят из тюрьмы. Но за спиной чувствовала всё тот же мешок, только набит он был уже камнями. Камнями вины.
Конец