Прохор Михайлович лежал, скованный ужасом. Что происходит… кто это?
Он попытался вытянуть шею, одновременно поворачивая голову, и не смог. Ему оставалось только догадываться, чьего именно посещения он удостоился в самые последние минуты своей жизни. И кажется, догадаться было не слишком сложно…
— Ну вот мы с тобой снова и встретились, Прохор! — раздался прямо над ним хорошо знакомый ему голос.
Прохор Михайлович ощутил, как само собой замирает его сердце… И ему вдруг вспомнились слова доктора Бориса Павловича о смерти Августы, когда тот сказал, что сердце ее остановилось будто бы по команде. И теперь Прохор Михайлович в полном смятении подумал: если Августа так запросто смогла остановить свое сердце, когда решила уйти из этой жизни, что ей стоит так же легко остановить и слабое, измученное сердце Прохора? И это будет убийство — жестокое, бесчеловечное, убийство беспомощного и умирающего человека… но разве Августу когда-либо смущали подобные соображения?
Она склонилась над ним так, что он увидел прямо над собой ее бледное лицо, источающее волны леденящего холода. И даже в такой момент Прохор не смог не поразиться открывшемуся его угасающему взору зрелищу: перед ним сейчас была та самая Августа, которую он когда-то, много лет назад так страстно полюбил — полюбил совершенно безумно, безответно и безоглядно… такая высокая, статная, ошеломляюще красивая, с огромными тёмно-бездонными глазами, белыми руками, узкие кисти которых с необычно длинными пальцами словно изваял божественный мастер… Прохор едва не задохнулся от нахлынувшего на него ошеломляющего восторга при виде ее; и в то же время божественная красота Августы внушила ему запредельный ужас… она была совершенно неземной, а скорее — потусторонней, и уже при минутном созерцании совершенства этой ее красоты ему стало так страшно, что хотелось кричать, однако на крик уже не оставалось сил…
— Августа… зачем ты здесь… — неслышно прошептал умирающий.
— Зачем? — она усмехнулась. — Да вот пришла посмотреть, как ты умираешь, Прохор.
Она говорила спокойно, без эмоций, просто констатируя факт. Голос ее был как и раньше — уверенный, властный, и вместе с тем завораживающе мелодичный; таким голосом она раньше разговаривала со своими жертвами перед тем, как убить их, расчленить и съесть, а теперь вот разговаривала с ним…
— Как я… умираю? — отозвался он. — Тебе нравится наблюдать… мои мучения?
— Твои мучения? — Августа усмехнулась, презрительно скривив губы. — Нет, мой милый Прохор, это далеко еще не мучения. Твои настоящие мучения пока еще не начинались, они все впереди. И мучиться тебе придется очень жестоко. И — долго, скорее всего, вечно!
Ее голос звучал в его сознании холодно и неумолимо, в нем ощущалась совершенно несокрушимая мощь, противостоять которой было не в человеческих силах.
Сейчас рядом с ней Прохор Михайлович ощущал себя жалкой букашкой, бессильной и беспомощной козявкой, которую Августа легко могла раздавить одним своим пальцем за одну секунду…
— Господи… вечно? — смятенно подумал он. — Да за что же? Что я такого сделал…чтобы мучиться вечно?
— Ну как же за что… — Августа выпрямилась и теперь смотрела на него высокомерно-покровительственно, из-под полуопущенных век и с лёгкой улыбкой на устах. Она и при жизни была больше и выше его ростом, но сейчас, когда он бессильно лежал на кровати, стоявшая над его изголовьем Августа виделась ему настоящей гигантшей, возвышавшейся над ним, подобно горной вершине. — Как это за что, Прохор? Ты сам-то подумай… Идут последние мгновения твоего земного существования, мой милый Прохор. Ты уже размышлял над тем, как ты прожил свою жизнь? Или просто ждёшь того мига, когда наступит конец?..
— Н…не… знаю, — только и смог ответить Прохор Михайлович.
— Вот именно! — Августа подняла над его лицом свой необычайно длинный палец. — Ты даже не знаешь… А почему не знаешь? Потому что тебе нечего вспомнить, Прохор. После себя ты не оставляешь ничего — ни хорошего, ни плохого. Всё отпущенное тебе время ты плыл по течению, ты был рабом обстоятельств, их жалкой безвольной игрушкой. И вот…мпришёл твой конец, Прохор. Закономерно и неотвратимо… Жизнь прошла, ты пытаешься оглянуться, чтобы увидеть оставленный тобою след… Глядишь, а и нет его, твоего следа! Так странно, правда? как будто и не жил. А за это надо платить, Прохор. Твои будущие мучения и есть расплата за никчёмно прожитую жизнь. Обижаться не на кого… только на самого себя.