Галя вошла в свой небольшой уютный дом, держа в руке холщовую сумку — из тех, в которых обычно носят либо продукты, либо какие-нибудь хозяйственные мелочи. Цветочные горшки, например… В сумке, мерно покачивающейся на весу, лежало нечто, напоминающее большой увесистый плод.
Она спустилась в подвал, где было прохладно и сухо.
В небольшой комнате, о существовании которой любому постороннему было бы нелегко догадаться, у нее стоял массивный деревянный стол, обтянутый плотной клеенчатой тканью. Галя небрежно бросила сумку со своей ношей возле ножки стола, а сама подошла к внушительному ящику, что висел на стене и раскрыла створки. Это был ее особый запасник, в котором она хранила свои ножи.
У Отшельницы было много ножей. Вытащив сразу несколько штук, Галя разложила их на столе — один за другим вереницей — и долго рассматривала. Ножи были самых различных размеров и типов: большие и малые, с лезвиями длинными и короткими, с рукоятями деревянными и роговыми, прямые и изогнутые, с широколезвийными клинками и узколезвийными. Она просто обожала свои ножи: периодически тщательно оттачивала их, содержала всегда в идеальном порядке, любила аккуратно поглаживать пальцами их сияющие отточенные лезвия… Но сейчас она хотела выбрать один только нож, необходимый ей для весьма необычного и крайне жестокого дела, поэтому она выбирала долго и тщательно, без малейшего намёка на спешку. Так скульптор выбирает резец для особо ответственной и кропотливой работы.
Но вот выбор был сделан — небольшой острейший нож с прямым тонким лезвием и резной рукоятью, выточенной из рога.
Галя неспешно и бережно убрала со стола остальные ножи, а затем, наклонившись, засунула руку в сумку и вытащила из нее за влажные волосы мёртвую, бледную голову Влада. Положила ее на стол перед собой — лицом вверх… Левой рукой прижала голову к поверхности стола, а в правую руку взяла нож, и вдруг сама оказалась словно завороженной внезапно открывшимся ей зрелищем: ее ладонь плотно лежала на его лице, закрывая его почти целиком от подбородка и до лба. И в этой картине Галя усмотрела нечто совершенно удивительное, невероятное…
Вампирша всем своим существом ощутила поразительную беззащитность Влада перед ней, его вопиющую уязвимость, и всю безграничность ее безраздельной власти над своей жертвой. Ничто на свете не могло помешать ей делать с его мёртвой головой всё, что ей только вздумается… Ничто и никто! И она вдруг осознала этот факт с потрясающей ясностью. Отшельнице захотелось кричать от охватившего ее восторга, невообразимая эйфория заполнила, казалось, весь окружающий мир. Галя напоминала огромную хищную пантеру, только что растерзавшую свою добычу. Она даже слегка растерялась от нахлынувших на нее умопомрачительных эмоций — она чувствовала, что никак не может успокоиться. Преодолевая внутреннюю сладостную дрожь и крепко придавив своими длинными сильными пальцами мёртвую голову к столу, вампирша подняла над бледно-застывшим лицом Влада свой беспощадный стальной нож…
…Она трудилась долго и методично, то склоняясь над его беззащитным, мертвенно- бледным лицом, то выпрямляясь, чтобы оценить результат того или иного своего действия. Она не спешила, откровенно наслаждаясь каждым мгновением этого ужасающего обряда, так похожего на какую-то невероятно древнюю кроваво-эротическую мистерию… Лезвие ее ножа постепенно обагрялось тёмно-красной мёртвой кровью, медленно стекавшей на стол, образуя вокруг головы подобие зловещего ореола из тёмно-багровых лужиц, а под ее длинные ногти постепенно набивались частицы кожи, плоти, кровавые сгустки с изрезанного лезвием лица жертвы.
Ее движения были уверенны, тверды и точны — как будто ее нож являлся естественным продолжением ее руки, ее пальцев, ее ногтей. Она хорошо понимала и прекрасно осознавала — что, как и зачем она делает. Ею владело стойкое ощущение, будто бы мёртвый Влад чувствует страсть ее руки, вонзающей в его гладкий лоб этот острейший нож, чувствует — несмотря на то, что она давно уже его убила. Длинное серо-стальное лезвие ее ножа как будто бы исполняло медленный, зловещий и замысловатый танец на его бледно-неподвижном челе. Глаза вампирши пылали мрачным огнём, в груди бушевало, ликуя, адское пламя… ей хотелось смеяться и петь.