- Вы говорите о позвоночнике? Да, они не утихают, доктор. Я бы хотел, чтобы вы ими занялись.
- Позвоночник, черт его побери! - вмешался де Монморанси. - Вот уж с месяц, как меня изводит эта беспричинная хромота, почему-то вызывающая боль в позвоночнике. Посмотрите и меня, Лепсиус.
Глазки доктора под круглыми очками запрыгали, как фосфорические огоньки. Все три ступеньки, ведущие к носу, сжались взволнованным комочком. Он вскочил, впопыхах едва не рассыпав инструменты:
- Я должен осмотреть вас. Необходимо раздеться. Выйдемте в соседнюю комнату.
- Вот таков он всегда! - со вздохом сказал Гибгельд, когда виконт и Лепсиус скрылись за дверью. - Чуть дело коснется позвоночника, или, точнее, седалищного нерва, наш доктор на себя не похож - волнуется, мечется, раздевает больного и прелюбопытно его осматривает. Когда нет причин для осмотра, он их выдумывает из головы. Я видел трех турецких беев, претендентов на возрождение Османской империи, которых он ухитрился осмотреть ни с того ни с сего, под предлогом какой-то болезни...
Между тем в соседней комнате виконт де Монморанси лениво предоставил доктору Лепсиусу изучать свою обнаженную спину. Толстяк был совершенно вне себя. Он пыхтел, прыгал, как кролик, вокруг больного, бормотал что-то по-латыни и, наконец, весь замер в созерцании.
На что он смотрит? Он смотрит на позвоночник молодого француза, изящно пересекающий его белое с голубыми жилками тело. Все как будто в порядке, но предательская лупа в дрожащей руке Лепсиуса указывает на маленькое, с булавочную головку, пятнышко, ощущаемое как небольшая выпуклость.
- Вот оно, вот оно! - забывшись, шепчет Лепсиус с выражением восторга и ужаса на лице. И внезапно задает виконту нелепый вопрос, не удивляющий француза только потому, что его лень сильнее, чем все остальные способности: - Вы пережили когда-нибудь сильный страх, виконт?
- Во время русской революции, когда отняли мою концессию, - вздрогнув, отвечает француз. - Я не люблю революций. Мне пришлось тогда бежать от большевиков с территории моей концессии в Персию.
- Прекрасно, прекрасно! Одевайтесь, мы вам пропишем великолепные капли.
Между тем к генералу опять постучали. Вошли два новых гостя: высокий седой англичанин, пропитанный крепчайшим запахом табака, и странное кривоглазое существо, только что потерявшее сто миллионов подданных, выгнавших его из собственной страны.
- Ваш нижайший слуга и союзник Но-Хом, - назвало себя с азиатской вежливостью существо, растягивая рот в улыбке.
- Лорд Хардстон, - отрекомендовался англичанин.
Сердечные рукопожатия. Опять "здравствуйте", "как поживаете" и пр. и пр. Но лорд Хардстон не расположен тратить время. Он оглядывается вокруг, смотрит на часы и отрывисто говорит:
- Я только что видел Кресслинга. Он приказывает нам немедленно открыть заседание.
- Позвольте, но еще нет Чиче.
- Он будет. Дорогой Гибгельд, отпустите, пожалуйста, этого толстяка. Он, кажется, доктор?
- Доктор Лепсиус.
- А, так это знаменитый Лепсиус! Рад познакомиться. Однако время не терпит. Объявляю от имени председателя заседание открытым. Прошу всех посторонних удалиться!
Лепсиус никогда не мог дождаться гонорара от постояльцев "Патрицианы". Тем не менее он уходил от них в состоянии, похожем на экстаз. Так и сейчас: прижимая к себе палку, он выскочил из N_2_А-Б с восторженным лицом и, не переставая бормотать про себя "так оно и есть", спустился к ожидавшему его авто.
Сетто-диарбекирец укоризненно посмотрел ему вслед.
- Тщеславный человек, - сказал он своей жене. - Только и подавай ему разных там претендентов да президентов. Любой турецкий паша, побирающийся в американских прихожих, ему интереснее, чем порядочный армянский труженик. А я бы всех этих знатных белибеев обоего пола, да еще их лакеев впридачу, с удовольствием променял на хороший салат из помидоров...
- С луком! - вздохнув, отозвалась его супруга.
7. ВСТРЕЧА В ЗАСТЕННОМ МИРЕ
Как только Лепсиус удалился, лакей подвел хромающего виконта к креслу возле Гибгельда, помог ему сесть и вышел. Князь Феофан Оболонкин мелкой трусцой подошел к столу вместе с кривоглазым Но-Хомом, все еще пытаясь рассказать, что произошло с бароном Вестингаузом. Но в эту минуту в дверях показался сам барон Вестингауз, молодящийся старик с напудренным носом, нафабренными усами и желтофиолью в петлице, и это положило конец всем попыткам Оболонкина. В самую последнюю минуту, когда лорд Хардстон, подняв брови, в пятый раз извлек из кармана свой хронометр, появился и Рокфеллер-младший, небольшого роста прыщеватый пижон, извинившийся перед присутствующими за Рокфеллера-старшего.
- Все еще болеет папаша? - с любопытством осведомился Феофан Иванович.
- Все еще не может оправиться после узурпации власти в русской империи, - с готовностью ответил Рокфеллер-младший.
Болезнь второго после Кресслинга американского миллиардера, приключившаяся тотчас же после русской революции и разгрома дивизии интервентов, собранной, обмундированной и вымуштрованной на его счет, была одной из любимых тем знатной публики, собиравшейся в отеле "Патрициана". Однако сегодня и этой теме посчастливилось не больше, чем похождениям барона Вестингауза.
- Сядьте, господа претенденты! - громовым голосом провозгласил лорд Хардстон.
Присутствующие расселись вокруг стола.
Над ними, в каминной трубе, молодой человек с ярко-черным носом, черными щеками и лбом тоже уселся поудобнее - то-есть упер ноги выше головы в выступ трубы, а голову свесил вниз, прижав ухо к незаметной щели.
- Мы обменяемся основными новостями о наших усилиях создания гармонических правительств в обоих полушариях земли, не дожидаясь синьора Чиче, господа! - снова начал Хардстон. - Время не терпит...
- Скажите, какая любезность! - шепнул про себя Том-трубочист, сплевывая вниз. - Откуда он знает, что у меня каждая минуточка на счету?
- Время не терпит, - повторил Хардстон, - поскольку акции на сегодняшней бирже начали падать и даже... - тут он пожал плечами с видом некоторого скептического недоверия к собственным своим словам, - даже фунты стерлингов пошатнулись.
Вокруг стола раздались восклицания искреннего сочувствия.
- Для абсолютной конспирации того, что сейчас будет сказано, по личной просьбе синьора перейдемте, господа, незамедлительно в его комнату, ключ от которой, - лорд Хардстон вынул из кармана ключ необыкновенно странной формы, - передан мне самим Чиче...
Дальше Том-трубочист слушать не стал. Быстрее обезьяны он взметнулся по трубе, влез в какую-то заслонку, вынырнул из нее, повис над пустой ванной, раскачался, скакнул через нее в уборную и тут попал прямехонько на Дженни, убиравшую купальные принадлежности.
- Ай, - вскрикнула Дженни, - ай! Кто вы такой?
- Я черт, красавица. Ей-богу, черт!
- Как бы не так, станут черти божиться! - недоверчиво произнесла Дженни, думая про себя: "Вот уж миссис Тиндик лопнет от зависти, если узнает, что я видела настоящего черта!"
Но время ее раздумья было для Тома спасительным. Он тихонько попятился к двери и, не отворив ее, исчез.
Дженни разинула рот.
- Верь после этого пастору Русселю, - пробормотала она в душевном смятении, не сводя глаз с двери. - С чего это он уверяет, будто чудеса есть промысл божий? Черти-то, оказывается, тоже этим промышляют. Гляди-кось, прошел через запертую дверь, а она опять заперта с моей стороны.
В это время Том, пролетев стрелой по коридору, вошел в шкаф, сделал два-три перехода по стене и очутился перед дверью синьора Чиче. Но он опоздал. Заседание уже началось перед самым его носом. И из-за несознательности ребят с обойной фабрики в Биндорфе он не мог проникнуть в комнату. Том чуть не заплакал со злости, что, разумеется, очень повредило бы профессиональному цвету его лица. Поблизости был камин. Он грустно вошел в него и провалился в трубу. Внизу, под страшным жаром кухонной плиты, в сетке всевозможных труб и цилиндров, Том нажал кнопку и шепнул:
- Менд-месс!