Клавдий зачеркнул имя Апелла и, написав сверху имя Каллиста, продолжил чтение.
«Я не располагаю против них никакими доказательствами. Я пощажу этих людей. Но я должен устранить Кассия Херею. Плохо, когда остается в живых убийца императора, и мне следует опасаться его влияния на преторианцев. Может, он хотел, чтобы я тоже был предан смерти? Что касается Корнелия Сабина, то тут, мне кажется, уместно продемонстрировать свое великодушие.
Сами боги приговорили Калигулу. Много было знаков небесного гнева. В Капуе в мартовские иды молния ударила в Капитолий, а в Риме — в небольшой храм Аполлона на Палатине. Во время принесения жертвы, незадолго до смерти, Гай был забрызган жертвенной кровью. Напрасно он считал себя способным отвратить злую судьбу. Антийские оракулы предрекли, что ему следует остерегаться некоего Кассия, и он велел убить Кассия Лонгина, проконсула в Азии. Он забыл, что Херею тоже зовут Кассием».
На этом дневник Клавдия обрывался. Он взял тростник, опустил кончик в чернильницу с красными чернилами и крупными буквами вывел:
«Я пришел к власти в восьмой день до февральских календ.
Калигула с головой ушел в приготовления Палатинских игр, посвященных памяти Августа. Рядом с дворцом был сооружен деревянный театр для приглашенных семей патрициев. Там давали две пантомимы: «Кинир и Мирра», о кровосмесительной любви Кинира и Мирры, что напомнило Калигуле его дорогую Друзиллу, и «Лавреол», страшную историю, в которой преступника бросали голым к разъяренному медведю и тот раздирал его на части. Разве случайно Мнестер читал фрагменты из той самой греческой трагедии, в которой речь шла о надвигающейся смерти некоего властителя и которую четыре века назад читал великий афинский актер Неоптолем во время пира, устроенного Филиппом Македонским незадолго до того, как он был убит Павсанием?
Калигула не распознал ни одного знамения и был весьма доволен представлениями. На следующий день, после полудня, он наслаждался пением и танцами молодых людей из Малой Азии и с удовольствием смотрел представление, в котором эфиопские и египетские актеры изображали сцены из загробной жизни. В восьмом часу утра он подумал, не пойти ли позавтракать, поскольку плохо переварил ужин накануне. Мы побудили его немного пройтись, дабы облегчить пищеварение, как советовал Цицерон. Прогуливаясь, он забрел в сводчатый зал, где приехавшие из Азии дети упражнялись перед представлением. Он остановился, чтобы похвалить их и воодушевить, и, если бы их наставник не заявил ему, что они умирают от холода и должны упражнениями разогреть себе мышцы перед выходом на сцену, он вернулся бы обратно и велел бы тотчас же начинать спектакль. И это, без сомнения, спасло бы ему жизнь, поскольку его все время окружали верные ему германцы. Но Калигула посчитал, что ему не грозит никакая опасность, и оставил германцев позади.
Херея и я следовали за Калигулой. Корнелий Сабин, направляясь к нам, велел оттеснить толпу, якобы для того, чтобы дать нам дорогу, и тотчас же после этого ко мне подошли два центуриона и о чем-то заговорили, не помню о чем, так что я отстал. Корнелий Сабин остановился перед Калигулой и спросил у него пароль дня. «Юпитер!» — ответил император. В тот же миг Херея с криком «Получай свое!» нанес ему сзади удар. Раненный в затылок, Гай упал на колени. Сабин пронзил ему грудь, а Херея раздробил челюсть, когда тот повернул к нему голову. Калигула с криком упал на землю, и заговорщики нанесли ему еще тридцать ударов кинжалами, хотя на шум прибежали носильщики с шестами и германцы-телохранители. Я оцепенел от страха».
Клавдий зачеркнул это невольное признание и продолжал:
«Цезония, оставшаяся позади, с воплями бросилась к Калигуле, держа на руках свою дочь Друзиллу. Херея тотчас дал приказ убить Цезонию, что и сделал преторианец, а центурион размозжил голову ребенка о ближайшую стену».
Клавдий глубоко вздохнул, мысленно увидев стену, забрызганную кровью малышки Друзиллы. Он встал, чтобы размять ноги, и глянул в окно. Ему казалось, что земля еще пахнет кровью, и место, где совершилось убийство, то и дело возникало у него перед глазами. Ночь была темной, холод — пронизывающим. Он почувствовал озноб и пошел за плащом. Завернувшись в него, он снова сел за рабочий стол. Среди окружающего ночного спокойствия жуткие сцены бередили его память.