– И не можешь вспомнить? – не сдавался Андрей.
– И под гипнозом не вспомню… Увы. К тому же она, скорее всего, сейчас в армии.
– Действительно! Как я не подумал… – Андрей почти сразу успокоился. – Что ж, подождем.
Оставшиеся до отъезда дни Андрей целиком потратил на продолжение своих безнадежных блужданий по пещерам в районе Йерихона. При нашем прощальном телефонном разговоре я еще раз попытался охладить его поисковый пыл другими доводами:
– Если в тот момент, когда ты нашел рукопись, тебя видели бедуины… уверяю тебя, они в той пещере побывали и все ценное давно забрали. Не забывай, что кто-то попытался тебя на другой день убить…
– Зачем же меня было убивать, если они уже забрали рукопись?
– Мало ли зачем? Да хоть чтобы избежать проблем со стороны полиции. Это ведь уголовное дело, укрывать ценные археологические находки.
– Может, ты и прав, – задумался Андрей. – Находка моя вполне могла оказаться очень ценной. Впрочем, я все равно того места не нашел…
Так мы и распрощались. Я к рукописи был уже совсем равнодушен. Да и Андрея почти убедил – по крайней мере, озадачил…
Я и представить себе не мог, как серьезно я тогда ошибался.
1993
Я демобилизовался в марте 1993 года. За время моей службы в Израиле сменилась власть. На выборах летом 1992 года победил Ицхак Рабин.
Долгие пятнадцать лет левые были отлучены от власти, и первым делом Рабин пожелал провести ревизию проводившейся за это время поселенческой политики. Уже не только в газетах и на телевидении, а с высоких правительственных и парламентских трибун началось каждодневное шельмование тех, кто заселял и осваивал территории Иудеи и Самарии, освобожденные Израилем в 1967 году.
В ту пору я совершенно не опасался Рабина. Все его заявления о Голанах и о «территориях» я воспринимал лишь как желание задеть и оскорбить своих политических оппонентов. Я не думал, что он сможет реально что-то разрушить. Арабы, как всегда, не позволят ему этого сделать, не раздумывая оттолкнут протянутую руку… Так я думал тогда.
***
Демобилизовавшиеся израильские солдаты обыкновенно разлетаются по всему свету: на пару месяцев, на полгода или даже на год отправляются в Латинскую Америку, в Европу, Индию или Африку. Несколько раз мне предлагали ехать вместе, но я ни о чем таком даже и слушать не хотел. Не в Америку мне надо было, не в Лондон, Рио и не на Гоа. Мне надо было в Москву.
Долгие годы я жил безо всякой надежды побывать в родном дворе. Когда же такая возможность представилась, я сперва учился в йешиве, а потом ушел в армию. Теперь время, наконец, пришло: в конце апреля я вылетел в Москву.
***
Узнав о моем приезде, школьные друзья организовали встречу в чьей-то большой квартире на Ленинском проспекте. Пришло больше половины класса. Было странно видеть столько лиц из своего детства внезапно повзрослевшими.
Дяди и тети, которые когда-то были моими невинными советскими одноклассниками, очень много пили, очень громко смеялись, говорили сальности. И с каким-то ожесточением вели самые скучные разговоры – когда они заканчивались, наступала минутная глухая тишина, в течение которой все ерзали, потом кто-то рассказывал анекдот, и тогда скучные разговоры шли по второму кругу. Я даже не в состоянии точно назвать тему, вокруг которой все время крутилась наша беседа. Если отступали от общих детских воспоминаний, то либо в сторону половой, либо в сторону экономической жизни. Сергей Егоров выглядел единственным, которому было интересно что-то кроме этого.
Он был одним из моих ближайших детских друзей. Мы лепили из пластилина армии и города и устраивали грандиозные сражения с использованием катапульт. Снаряды – шарики, обильно начиненные головками от спичек, – горели, безжалостно расплавляя пластилиновых бойцов противника и оставляя после себя ужасную вонь. На вонь сбегались родители, и нам здорово влетало.
Теперь же оказалось, что Сергей проявлял живой интерес к религии. Он сказал, что принадлежит к православной церкви, но в то же время взглядов придерживается самых широких. Интересовался он и жизнью в Израиле. В какой-то момент он вытащил меня на лестничную клетку покурить.
– Ну, как там ваши оккупированные территории? Говорят, что заселение проходит успешно?
– Если бы так, – горестно заметил я, поморщившись от слова «оккупированные» (за этим словом хорошо слышалась антиизраильская пропаганда, мы называли территории «освобожденными» или «контролируемыми»). – Приехали чуть ли не миллион человек, а расселились все на той же прибрежной полоске.