К сожалению, Запад не извлек из опыта борьбы с нацизмом те уроки, какие мог бы извлечь. Развенчивая Третий рейх как социальный, политический и экономический феномен, историки отказывались признать реальность тех психологических запросов, которые так умело эксплуатировали Гитлер и его клика.
В итоге Запад и дальше продолжал игнорировать реальность и важность этих запросов. Эта проблема так и не получила серьезного и честного освещения. Поэтому она продолжала оставаться где-то на заднем плане, балансируя где-то на грани сознания и подсознания. Между тем нацистская Германия, насколько мы можем судить, была воплощением иррационального начала. В результате западное общество стало питать недоверие к иррациональному, отвергая все его проявления, за исключением тех нескольких часов, которые были строго оговорены традицией и предоставлены церковной службе по воскресеньям. Предпринимались даже попытки развенчать мистицизм церковных служб путем издания нарочито упрощенных молитвенников и Библий. Логика здесь была проста. Поскольку Гитлер оказался ложным пророком, западное общество решительно отказывалось доверять любым пророкам вообще. Поскольку Третий рейх создал свои собственные непререкаемые авторитеты, западное общество пришло к отрицанию всех авторитетов. А вскоре утрата веры в авторитеты достигла своей кульминации, в очередной раз повергнув общество в пучину всеобъемлющего релятивизма.
Эти тенденции проявились не сразу. В первые годы после победного 1945 г. еще было можно отстаивать ценности, спасенные в результате крестового похода против нацистов, — нравственность, гуманизм, цивилизацию. Но вскоре они были поставлены в один ряд с новой верой — верой в материальный прогресс. В конце концов, существовали материальные ресурсы, которые нанесли поражение Гитлеру, и эти ресурсы, следовательно, можно было рассматривать как силы «Божественного» плана. В сочетании с нравственностью, гуманизмом и цивилизацией они выглядели чем-то таким, во что действительно можно верить. Таким образом, тогда, в 1948 г., атомная бомба реально рассматривалась как орудие сохранения мира, а не как потенциальная угроза человечеству.
Вера в прогресс сыграла свою роль, обеспечив наступление на Западе не слишком длительного периода материального благополучия, лучшим примером которого, пожалуй, можно считать менталитет «серых пиджаков» администрации президента Эйзенхауэра и фразу Гарольда Макмиллана: «Вам никогда еще не жилось так хорошо».
Наиболее выразительная характеристика той эпохи — возникновение и развитие такого явления, которое теперь получило название «общества потребления». Однако те ценности, на которых зиждилась вся система «общества потребления», представляли собой ценности исключительно временного порядка, будучи явным эквивалентом концепции «планового морального устаревания». Они никогда не преподносились и не навязывались в качестве неких абсолютных ценностей. Они, что вполне естественно, не давали ответа на основные вопросы о смысле бытия. Главный идеал этого периода выражает крылатая фраза «все нормально» — что на практике означает тяготение к некому установленному единообразию. Все «аномальное» и «ненормальное», включая попытки удовлетворения более глубоких внутренних потребностей — религиозные искания или опыт, нервные срывы и неврозы, и даже простое отклонение от общепризнанных мнений — подвергались осуждению и гонению как заведомо патологические извращения.
Наиболее значительным приближением к осознанию смысла и цели существования в тот период явилась идеология так называемой «холодной войны». Для таких людей, как сенатор Джозеф Маккарти, для Запада смысл и цель существования заключались в том, чтобы стать незыблемым «бастионом в борьбе с коммунизмом». Другими словами, Запад твердо решил утвердить свои ценности путем отталкивания от противоположного, не дав себе труда до конца выяснить — а что же представляет собой эта противоположность. В результате коммунизм все более и более становился синонимом наиболее мрачных извращений — то есть заведомой «аномалией». Сегодня, в ретроспективе, все эти декларации выглядят детскими и наивными. Но за всем этим стояла пугающая пустота. В самом деле, недостаточно знать, чему ты противостоишь. Важнее понимать, что ты отстаиваешь и защищаешь. Характеризовать себя как бастион, противостоящий чему-то такому, чья сущность не вполне ясна — это весьма и весьма шаткий фундамент для построения общества и осознания смысла его существования. И тем не менее именно это предлагалось в качестве единственного обоснования новой суррогатной веры — материализма, ориентированного на потребление. В послевоенной цивилизации Запада попросту не было позитивной созидательной энергии, вообще ничего, что можно было бы поставить в один ряд со всеобъемлющим порядком и смыслом бытия.