Да, она пришла отнять у него все. Власть. Империю. Жизнь. Но даже после этого он не смог ее возненавидеть. В глубине души понимал − никуда не денется, ничто не потеряно окончательно, пока она здесь, на расстоянии вытянутой руки. Мятежная амазонка, вовлекшая себя в круговорот беспросветной тьмы, и до конца не осознавшая, что это сломает ее вскоре сильнее его недавнего диктата. Отрицающая его помощь − помощь человека, который это видел и подсознательно пытался оградить от последствий. Именно это стремление подарило ему крепкие крылья, позволив мыслить ясно и логично, зарядить оптимизмом армию − пусть не все в это поверили, но большинство уж точно.
Сегодня его внутренний мир оказался до основания разрушен безжалостным ударом судьбы. Умом он понимал − не время сейчас замыкаться в себе и опускать руки, в условиях непрекращающегося противостояния не на жизнь, а на смерть его разум и воля к победе быстро разрушит недопустимые оковы отчаяния и боли, воссоздав его заново, более сильного, чем прежде, решительного и беспощадного. Все это будет, и очень скоро. Но сейчас он, не мигая, вглядывался в танец неистового пламени, с печатью страдания и недоверия на волевом лице, словно надеясь, что все это было лишь кошмарным сном, и ничего не изменилось... Что по возвращению во дворец он так же, как и прежде, осушит с первым советником и великим полководцем кубок огненного эликсира, почтив этим смерть павших и торжествуя иллюзорную победу от пусть немногочисленных, но все же павших в бою атлантов. Услышит ценный совет касательно так неуместных сейчас восстаний в столице, сперва решительно откажется ему последовать, затем, поразмыслив, все же признает его правоту и сможет успокоить непокорную толпу недовольных собственной излишней дипломатией. Аккуратно, словно балансируя на лезвии меча, верный друг и молочный брат тактично намекнет, что пора бы уже осознать, что за стенами столицы разбиты шатры вовсе не соотечественников любимой женщины, а беспощадных агрессоров, жаждущих крови и мести, и что сама Элика Непримиримая получила сей титул неспроста. И он, вместо того, чтобы строго осадить советника, просто промолчит, сжав губы, уже после, ворочаясь на остывшей постели без сна, утомленный попытками воспроизвести в воображении ее гибель, останется при своем. При нелогичном, неправильном мнении − она будет жить. В цепях подле его ног или на троне рядом − пути Эдера непредсказуемы...
Все закончилось. Никогда больше никто не будет разделять с ним горечь поражений и сладость побед. Никогда больше ценный дипломатический совет не прольет свет на беспросветную тьму окружающего хаоса. Некому будет даже сдержать его внутреннего Хищника, когда Непримиримая снова окажется в его руках. Никто не защитит в бою его спину, теперь суждено остаться наедине с приспешниками, которые при неблагоприятном лично для них исходе всадят в эту самую спину нож. Домиций Лентул завершил свой земной путь.
Кассий не выглядел сломленным и подавленным в глазах своих воинов. Вовсе нет. Гордый разворот плеч. Немигающий взгляд серых глаз, решительный и непримиримый. Аура непреклонной власти и решительности, поразительной стойкости вопреки всему, окружала его практически осязаемым силовым полем. И только скупые мужские слезы, чертившие продольный рисунок на пыльных после боя скулах, выдавали всю боль его потери.
Гордые и в большинстве своем достойные воины империи не знали, каких сил ему стоило не сорваться в безутешные судорожные рыдания. Вряд ли они в полной мере могли понять, что их царь и предводитель чувствовал в этот момент. Атмосфера боли и грусти − но не отчаяния! − сгустила тьму безмолвных небес и раскалила ослепляющим светом пламя костра. Он вглядывался в этот жаркий танец, даже не вздрогнув, когда рухнули обуглившиеся опоры подмостков, а колючие искры, коснувшись его кожи и причинив мимолетную боль, угасли. Слишком поспешно. Он хотел этой боли. Сминающей, ослепляющей, неистовой, ибо лишь она была способна выжечь пусть малую часть его страданий, но и принести вместе с этим ясность разуму.
Одинок. Правитель целой империи, и, одновременно − лишенный всего. Некому было даже разделить с ним это горе в полной мере. Для большинства из его приближенных смерть несравненного полководца открывала пути возвышения в званиях и следующие за этим блага. Керра, единственная, кто могла бы быть с ним рядом, держать его за руку, передавая таким образом чувство локтя и плеча, покинула столицу. Домиций сам на этом настоял тогда. Сейчас Кассий понял двойственность намерений погибшего друга − он спасал свою любимую женщину от хаоса в столице, от грядущего разрушения крепостных стен и нашествия вражеской армии, справедливо рассудив, что дружба матриарх великой империи и недавней рабыни убережет ее от смерти и насилия гораздо вероятнее, чем отплытие в Спаркалию. По сути, то же самое произошло и с Вирсавией... И только теперь Кассию стал понятен второй его мотив − он предвидел свою смерть и не желал, чтобы Керра видела это собственными глазами. Желал лишь одного − чтобы она запомнила его иным. Сильным, благородным, добрым и любящим. И − живым.
После появления Эл в его жизни острые углы между ним и женщиной, пострадавшей когда-то от его насилия, сгладились окончательно. По сути, его покинул еще один верный друг, который, будь сейчас рядом, поддержал бы его, поднял боевой дух, не осуждая и не презирая. Но Непримиримой было мало. Она отняла у него и этот оплот поддержки.
Метались языки пламени, последние всполохи догорающего погребального костра, и точно так же метались безрадостные мысли, сминая баррикады воспоминаний, поражая кристальной ясностью...
" Отец! Этому выскочке не место во дворце, рядом со мной и достойными будущими воинами аристократических семей! Он трус и подлец! Подумай только, он вчера свободно высказался в пользу дипломатических переговоров, а не нападения! Да кому еще, кроме презренных атланских нечестивиц, могло прийти такое в голову?.."
"Я будущий царь Кассиопеи! Когда я взойду на трон, ты, позор рода Лентулов, моментально лишишься головы за всю свою ересь!"
"Не понимаю, что ему делать в походе! Рассказывать покоренным горожанам Лассирии о мире во всем мире?!"
" Молочный брат? Невелика честь! Нам никогда не достигнуть взаимопонимания!!!"
Казалось, Домиций был рядом. Незримо стоял подле, опустив руку на плечо лучшему другу.
"Да пошлет Светлый Эдер здравия и великих свершений храброму Кассию Кассиопейскому, сыну великого царя Актия!"
"Я поражен! Как тебе удалось уговорить их сдать город без боя?!
"Иногда мудрые слова оказываются куда действеннее меча и кинжала!"
"Властью, данною мне волей почившего в чертогах Эдера отца, великого царя Актия, назначаю тебя своим первым советником в государственных делах. Так же прошу принять титул полководца и взять мои легионы под свой нерушимый контроль!.."
" Может, пора уже признаться самому себе, что ты без памяти любишь эту девочку?.."
... Ни словом, ни жестом не выразил он всю тьму своего страдания. Гасло пламя, превращая головешки и прах павшего друга в сизый пепел, который сейчас казался более зловещим, чем прежде. Словно предупреждая о чем-то. В уставших, покрасневших от жара и слез глазах погасли алые отблески, но световые пятна долго преследовали его в абсолютной тьме, которую не могли прошить даже факелы. Ужасающая усталость сковала неотвратимым панцирем, но гордый, несломленный ударами судьбы до конца царь, держа голову высоко поднятой, безмолвно проследовал в прохладный холл своего дворца, стараясь не зацикливаться на ощущении того, что находиться в этой благополучной роскоши ему остались считанные круговороты солнца.
Немногочисленные слуги и рабы, не пожелавшие покинуть империю с кораблями Спаркалии, сейчас стремились слиться воедино с мраморными колоннами, стать невидимыми для глаз своего повелителя, которого горе наверняка ожесточило до критической точки. Не далее как вчера хранитель покоев и помощник садовника просто сбежали из дворца, но Кассий махнул на это рукой. Хаос в империи отразился на каждом его жителе. Но напрасно они прятались и поспешно исчезали с поля его зрения - меньше всего царя сейчас волновало их обеспокоенное поведение.