Войдя в операционную, она сразу поняла, что произошло непоправимое. Бледный до синевы Соловьев замер с дефибриллятором в руках и остолбенело смотрел на лежащее на столе тело - это была первая его смерть. Анестезиолог и медсестра молча заканчивали свою работу. Татьяна Владимировна деловито подошла к столу, мельком взглянула на умершего и, не веря своим глазам и не смея поверить в увиденное, посмотрела на умершего еще раз, с ужасом узнавая в нем своего сына - своего любимого мальчика, которого она еще утром кормила завтраком и целовала на прощание.
На мгновение она превратилась в обыкновенную женщину, захлебнувшуюся горем. Но, будучи первоклассным врачом, уже через секунду отдавала по-военному четкие команды. Операционная бригада мигом поняла, кто лежит у них на столе, и подключилась к работе, действуя быстро и слаженно. Были предприняты все возможные попытки реанимации, но сердце сына так не забилось.
Спустя десять минут врачи отступили от стола и в виноватом молчании смотрели на яростные и совершенно тщетные старания матери оживить сына. Старшая операционная сестра, повидавшая на своем веку не одну смерть, подошла к ней, крепко взяла за руку и остановила. Твердым голосом, перейдя на внеслужебное «ты», она сказала: «Таня, хватит. Все. Ты же понимаешь».
И Татьяна Владимировна сдалась, вмиг обмякла в ее руках и обвела коллег беспомощным взглядом. Прочитав в их глазах приговор, она с воем бросилась на тело сына, вновь превратившись из врача в обыкновенную женщину с необъятным горем. Совсем не профессионально, вопреки всем научным постулатам, она трясла сына, целовала его и заклинала: «Нет, нет, не умирай, не смей умирать, сыночек! Господи, помоги ему! Верни мне его, спаси его! Не умирай, Игоречек, вернись! Вернись, ты слышишь меня, сынок, не смей умирать!» Она вцепилась в него, вжалась всем телом, но жизнь сына, просочившись сквозь ее руки, утекла.
Коллеги молча смотрели на ее горе, чувствуя свою вину. Потом старшая медсестра мягко обняла Татьяну Владимировну и отвела от стола. В гробовой тишине монотонно пищал осциллограф, равнодушно вычерчивая ту неумолимо-длинную, долгую зеленую линию, которая ставит точку в нашей земной жизни.
В стерильной операционной скорбно стояли люди в белых халатах, понимая, что драгоценные минуты, когда мальчика еще можно было спасти, оказались упущены... Все они знали, что мальчик мог выжить.
Если бы «скорая» не ехала так долго.
Если бы при транспортировке с ним правильно и бережно обращались.
Если бы он не лежал так долго в больничном коридоре в ожидании помощи.
Если бы ему вовремя была оказана профессиональная помощь.
Если бы!
Он мог бы... Он смог бы... Он жил бы...
Слух о смерти сына заведующей быстро разнесся по городку и вызвал бурный отклик в сердцах и умах граждан. Целую неделю происшествие обсуждали на все лады, попутно осуждая не только врачей, но и полицию, местную власть и правительство. А всё ведь деньги, деньги, деньги! Без денег, бумажек и знакомств ты не человек.
Внука похоронили рядом с дедом. «Вот же насмешка судьбы! - судачили горожане. - Дед, золотой врач, бескорыстно служивший людям, будет лежать теперь рядом с внуком, погибшим из-за врачебной халатности». Скоро люди утешились мыслью, что Бог покарал мать смертью сына, чтобы впредь ей неповадно было небрежно относиться к человеческой жизни, а потом другие новости вышли на первый план, и граждане благополучно забыли о смерти мальчика.
Татьяна Владимировна появилась на работе через неделю. Она шла по больнице тихой тенью, и коллеги скорбно расступались перед ней, сочувственно здоровались и с любопытством оборачивались вслед понурой фигуре начальницы. Когда-то она, уверенная в себе, носилась по коридорам больницы, лихо цокая каблучками. Сейчас же брела, не поднимая глаз, и только молча кивала в ответ на приветствия.
Дело по факту ДТП было закрыто: юноша перебегал дорогу в неположенном месте, поскользнулся на льду и упал под колеса ехавшего с разрешенной скоростью автомобиля. За врачебную халатность никого наказывать не стали.