Она рассмеялась снова:
— Ты такой же ирландец, как я. Ты мексиканец, ты латиноамериканец, ты индеец племени тараскан. Бьюсь об заклад, ты тут единственный, кто не носит носков и здоровенных «семейных» трусов.
— Ты за мной подглядывала.
Она потупилась.
Он поглядел на нее, на какое-то время замешкавшись с очередной репликой. Потом сказал:
— Ну а как насчет Юдит? Сама-то она знает, кто она такая?
— Знает.
— А я даже не знаю ее фамилии.
Юдит помрачнела.
— Это не имеет значения. Да тебе и не нужно знать.
Подошла официантка, и они заказали «пастуший пирог».
Певец взял в руки микрофон, а барабанщик выдал громкую дробь, призывая к всеобщему вниманию.
— Леди и джентльмены, — начал певец. — Прошу вас поаплодировать, чтобы помочь мне вытащить на сцену старого друга и заставить его спеть для нас хотя бы одну песню. — Он махнул здоровенной лапищей в сторону Алехандро. — Ал Монэхен, споешь ли ты нам?
Алехандро посмотрел на Юдит, с наигранной беспомощностью пожал плечами, поднялся с места и зашагал по направлению к сцене, сопровождаемый вежливыми — но не более того — аплодисментами.
Двое людей, сидящих у стойки, обменялись удивленными взглядами. Один из них сказал:
— Что-то не похоже, чтобы его фамилия была Монэхен.
После небольшой консультации с оркестрантами, Алехандро повернулся лицом к аудитории. Он вытянул руки по швам и уставился в даль, которая казалась ему далью прошлого. И запел «Балладу о Вилли Макбрайде», охотничью песню, в которой говорилось о девятнадцатилетнем парне, погибшем в траншеях в 1918 году. В мягком баритоне Алехандро угадывалась ирландская манера пения, его голос звучал особенно проникновенно в повторявшемся многократно припеве, где речь шла о том, как горько юноше становится мужчиной в одиноком окопе и отдавать жизнь на войне, до которой ему самому нет ни малейшего дела. Постепенно публика попала под обаяние Алехандро, теперь к нему были устремлены взгляды едва ли не всех присутствующих. На нескольких бесцеремонных мужиков, продолжавших громко переговариваться, зашикали со всех сторон. Мужчина у стойки, только что весьма скептически отозвавшийся по поводу Алехандро, сказал приятелю:
— Может, он и не похож на Монэхена, но поет как самый настоящий ирландец.
Юдит следила за ним и слушала его пение не без неожиданных для нее самой томления и тревоги. Она обратила внимание на то, что непроизвольно стиснула ноги под столиком. Крутя в руке винный бокал, она сейчас не сводила глаз с красивых рук Алехандро с длинными выразительными пальцами.
Энди Сивер раздавил короткую сигару в медной пепельнице, слез с высокого стула у стойки и пошел прочь из бара. Чилиец должен был исполнить «Вилли Макбрайд» в том случае, если десантирование груза могло произойти с минуты на минуту. Пройдя быстрым шагом по Второй авеню, Сивер свернул на Пятьдесят вторую улицу и спрятался в темном подъезде запертого на ночь магазина. Торопливо извлек служебный радиотелефон, набрал нужный номер и, услышав ответ, сказал: «Началось» — и сразу же дал отбой.
Алехандро закончил песню. Публика, поднявшись с мест, бурно аплодировала ему, требуя новых песен. Он стоял на сцене, изящный и стройный, принимая заслуженные аплодисменты. Потом подошел к здешнему певцу, обменялся с ним рукопожатием, легко спрыгнул с подиума и вернулся за свой столик в зале.
— Ну ты даешь, — сказала Юдит, когда он подсел к ней впритирку.
— Воспринимаю это как комплимент и отвечаю на него: с моим удовольствием!
Когда они отужинали, Юдит взяла вилку и принялась сбрасывать ею крошки с тарелки.
— Почему ты не просишь счет? Нам уже пора.
— В моем распоряжении есть еще сорок минут.
— Чи-Чи отменил твой последний выход. Он хочет, чтобы ты отправился со мною, причем прямо сейчас.
Глава 24
Грузовой вертолет, похожий на доисторическую птицу, взмыл в небо со взлетно-посадочной площадки в Ист-Сайде. Путь его лежал на север. Алехандро и Юдит оказались единственными пассажирами на борту. Они сидели в креслах с откидывающимися спинками. Ряды металлических роллеров были смонтированы на полу. Поглядев в иллюминатор на спящий город, Алехандро увидел, как внизу под ними лишь немногие машины с включенными фарами мчатся по Франклин Делано Рузвельт-Драйв. Затем вертолет резко повернул на запад. Теперь они летели над гарлемскими трущобами.
Алехандро смотрел на мелькающие внизу крыши домов. Квартал за кварталом тянулись здесь дома, покинутые обитателями. И хотя различить что-либо невооруженным глазом было невозможно, воображение рисовало Алехандро небольшие группки подозрительных субъектов, собирающихся на углах пустынных улиц, чтобы обменять смятые купюры на стекловолокнистые пакеты с наркотиками. Потом они пролетели над испанской частью Гарлема, прямо вдоль берега ярко освещенного Гудзона. Он поглядел на загорелое лицо своей спутницы и спросил: