– И последний, – выложил Игнат ещё одну папку. – Талгат Гимаев. Боярин. Семнадцать лет. Первокурсник.
– Вы же говорили, что воздействие идёт уже год.
– Талгат живёт в интернате с прошлого лета. Он поступил к нам после смерти родителей.
Настал подходящий момент для вопроса об «освобождении».
– Почему вы не дали ему вступить в первый бой? В мой первый день, когда тренер предложил помериться силами.
– Дело в том, что Гимаев может стать лучшим воином в истории интерната. Точнее, был таким претендентом, пока ты не появился. Я не хотел, чтобы он калечил курсантов.
– А он что, любит калечить?
Вожеватов помолчал.
– Бывает. Он тяжело пережил смерть родителей. Талгат для меня загадка. Я не понимаю его мотивов и не верю ему. Он или станет великим воином, вставшим на службу Отечеству. Или беспринципным подонком.
– Так уж беспринципным? За честь женщины заступился.
– Думаешь, он за Берту заступился? Он с тобой драки ищет, – усмехнулся Вожеватов. – Кстати, что за ерунда с тропой смерти?
– Ай, – махнул я рукой. – Воспользовался моментом. Меня обступили со всех сторон. Нужно прокачивать навыки. Лучше это делать под присмотром в интернате, чем с людьми Малахита в городе.
– Я так и подумал, – кивнул Вожеватов. – Давай подытожим. У нас три главных подозреваемых…
– Рогнеда.
– Что Рогнеда? – удивился Игнат.
– Позвольте и мне добавить подозреваемого.
– Основания?
– Во-первых, она девушка.
Я рассказал Вожеватову выводы экспертов о преступниках, убивших мою семью.
– А во-вторых?
– Я хорошо помню, как тяжеленная груша раскачалась на другом конце зала после магического навыка боярыни. Рогнеда владеет телекинезом. Она могла помешать мне поднять руну.
Огромная площадь интерната, выросшая в несколько раз за время директорства Вожеватова, состояла из двух частей. В старой находилось главное здание и корпуса для курсантов. Так называли тех, кому исполнилось семнадцать и у кого активировалась магия. Здесь мы жили и обучались. Полосы препятствий, несколько технических зданий и новые корпуса находились на присоединённой территории. Здесь проживали и учились дети младших возрастов. Это и был, по сути, интернат, где основную часть воспитанников составляли сироты.
Чтобы дети с малых лет проникались духом братства, их приводили на тренировки и соревнования курсантов. Если событие ожидалось кровавым, допуск получали только старшие ребята.
Поэтому слева от меня расположилась трибуна, состоящая из подростков пятнадцати, шестнадцати лет. По возбуждённым лицам я понял, что событие для них уникальное. Выбором тропы смерти я взбудоражил весь интернат. Если смотр был хоть и кровавым, но привычным явлением, то тропы проводились редко. Эта вообще была первой за пять лет, поэтому не только сироты, но и курсанты четвёртого курса ещё ни разу с ней не сталкивались.
– Тропа смерти может быть опасней смотра, – наставлял меня Вожеватов. – Учебный прокол насылает потусторонних монстров только уровнем, который человек в принципе может одолеть. Там никогда не будет непроходимого противника. Сильному прокол даст посильней, слабому послабей. А тропа смерти статична. Грубо говоря, есть штанга в двести килограммов. Ты её поднимешь или нет. Здоровяк справится, а легковес не сдюжит. Не потому, что не старается, просто мышц не хватит. Так и на тропе смерти. Там испытания усреднённые. Никто под твой вес подстраиваться не будет.
– Но я не вижу, чтобы вы волновались.
– Потому, что ты выше среднего. Для тебя тропа легче, чем прокол.
– Значит, пройду? – улыбнулся я.
– Если Ольгович не вмешается, – серьёзно ответил Вожеватов. – Дело в том, что он магией подобия может усилить твоих противников. Из усреднённых они превратятся в крайне опасных.
– А почему тогда на смотре не усилил? Тех же охотников, например. Или навозника. Опусти голем руку, спрятав последнего жука, я бы никогда не пробил панцирь.
– Потому что твари учебного прокола созданы специально под тебя, – пояснил Игнат. – Не получится вмешаться. А на тропе смерти запретов нет. Представь, что голем наколдует десяток кувшиночников, возьмёт их в охапку, заправит, как следует, и направит струю кипятка диаметром в десять метров в твою сторону.
– Да ладно вам, Игнат Олегович, – махнул я рукой. – Какой-то сверхразум получается. Если Ольгович умеет такие фокусы выкидывать, меня давно бы убили.