Милиционеры осмотрели двор ресторана, посветили фонариком в темных углах, заглянули в ближайшие переулки - нигде никого. Но не успел я ступить на перрон, Дмитрий словно сквозь асфальт пробился. "Что за напасть?" подумал я. И если бы поблизости не стоял постовой, не знаю, чем бы все кончилось. Во всяком случае, не сидел бы я сейчас перед вами.
Как раз тронулся с места, набирая скорость, товарняк. Я прыгнул на подножку предпоследнего вагона и с облегчением вздохнул, убедившись, что Дмитрий не побежал за мной. Не успел. А может, побоялся прыгать на ходу.
- Вы убеждены, что Балагур намеревался убить вас?
- Без сомнения!
- Он мог сделать это в сарае.
- Но я же убежал.
- Балагур поставил условие - предложил вырвать топорик.
- Это он проверял, насколько крепки у меня нервы. А они у меня - во! Кривенко выпрямил большой палец.
- Больше Балагур не преследовал вас?
- Не замечал... Но все возможно. За Ирину злобу на меня носит. А я тут при чем? Понравился ей, вот и хозяйствовали вместе. И дочка наша Марьянка от любви родилась.
- А вы Балагура не подстерегали?
Кривенко дернулся. Тихий, нахохлившийся, жалкий, он был похож на мокрую ворону. Прижал к груди смятую кепку, на запавших щеках проступил румянец.
- Честно говоря, я его боюсь.
- Турчаку же похвалялись: "Убью!"
Кривенко отрицательно покачал головой, лицо его сморщилось - настоящее квашеное яблоко из рассола.
- Это я так, для самоутешения, для поднятия настроения сказал.
- Куда вы дели нож, купленный в Карелии за тридцатку у охотника?
"Она все знает", - подумал Павел и сунул руку в пустой карман пиджака.
- Ножик я потерял.
- Где? Когда?
- Наверное, в Синевце, по дороге из ресторана на вокзал. Я пьяный был. Не помню. А может, забыл на столе - бутылку им открывал...
- Это ваш?
Увидев финку, Кривенко опустил руки на колени и застыл. Потом, откинувшись на спинку стула, сказал:
- Похож. Но на моем рукоятка была другая - больше светлой пластмассы.
- Так вы где-то забыли или потеряли свой нож?
- Не знаю... Он исчез...
В хрупкой тишине ровно жужжал магнитофон, наматывая на катушку ленту, фиксируя каждое слово, каждый шелест листа. Но не было пока весомых доказательств, которые помогли бы раскрыть преступление.
- Вас, Павел, видели в Синевце семнадцатого октября, когда был ранен Балагур...
- Не отрицаю. Был!..
- Прохаживались возле дома Ирины?
- Прошел мимо.
- И стояли?
- На миг остановился. Что же тут такого?
- Скажите, с кем встретились и о чем говорили?
Кривенко взялся рукой за подбородок, делая вид, что вспоминает близкий и одновременно такой далекий вечер. А Кушнирчук была уверена: Федор Шапка встретил в Синевце возле дома Ирины именно Павла Кривенко и разговаривал с ним.
- Я не припоминаю.
"Придется вызвать Федора Шапку на очную ставку", - подумала Наталья Филипповна.
- Во двор заходили? - спросила она.
- Там толпились люди, стоял милицейский автомобиль. Я понял: что-то случилось. И пошел себе.
- Куда?
- В ресторан.
- С какой целью посылали официанта к Ирине?
- Хотелось знать детально, что стряслось.
- И в больницу звонили, спрашивали о здоровье Балагура.
"Ей и это известно".
- Мне ответили, что еще идет операция.
Кривенко рассказал о своем пребывании в ресторане, пересказал уже известный Наталье Филипповне разговор с Дюлой Балогом, описал ужин и проводы на вокзал.
- Если я сказал что-нибудь не так, то только потому, что глотнул лишнего, позабылось...
- Вы неуверенно говорили о ноже, и я не пойму, потеряли нож в ресторане или у вас его украли?.. Не сразу сказали, что стояли недалеко от места пре, - ступления. Не по собственной инициативе сознались, как посылали Дюлу Балога к Ирине... Кстати, с какой целью вы ехали к Ирине?
Кривенко изо всех сил старался изобразить на заросшем лице милую улыбку, но получился оскал.
- Не могу без нее жить...
И в тоне, каким он это сказал, чувствовалась фальшь. Не сумел Кривенко утаить и свою ненависть к Балагуру. Особенно это было заметно, когда рассказывал, как Дмитрий хотел убить его. Но пока что каждое его слово требовало тщательной проверки.
Под вечер прокурор познакомился с материалами следствия, допросил Кривенко и распорядился взять его под стражу и поместить в следственный изолятор.
На обшарпанных нарах Павел обхватил голову руками, уперся локтями в колени. "Дремлет", - подумал дежурный, закрывая маленькое окошко на обитой жестью двери. Но дремота обходила Павла - мысли роились и жалили, как пчелы. Зачем нужно было, вернувшись из Синевца, задерживаться у Дуськи? Почему сразу не убежал от Пасульского? Была же возможность! Еще там, в колхозе, когда вызвали в контору. "Ты баклуши бьешь, а нам лесоматериалы нужны!" Он спокойно ответил: "В назначенное время лес будет тут". Вошел Пасульский: "О! На ловца и зверь бежит!" И при всех сказал, будто Ирина требует алименты на дочь и придется Павлу ехать в Синевец.
"Если б я знал, Павел, - сказал председатель, - что ты уклоняешься от уплаты алиментов, я бы тебя на работу не взял".
Павел пропустил это мимо ушей. Спросил Пасульского: "Разве у Ирины есть претензии?" - "А ты считаешь, я на прогулку приехал?" Председатель добавил: "Любишь, Павел, смородину - люби и оскомину. Поезжай, утряси, что нужно, и возвращайся".