— Мы выключили слуховой аппарат сторожа, пока он спал, — улыбнулся Кассий. — Критики, смею вас уверить, не лишены воображения. Отпустите меня.
Смит ухватил его еще крепче.
— Приговор! — улыбнулся Кассий.
— Он из современного периода, — сказал один из сенаторов.
— Следовательно, вкусы у него католические, — сказал другой.
— Бросьте христиан львам! — объявил третий, хлопнув в ладоши.
Смит отшатнулся в ужасе перед тем, что, как ему показалось, шевельнулось в темноте. Кассий вырвался из его объятий,
— Вы не смеете! — закричала Глория, закрывая лицо руками. — Мы из греческого периода!
— Рим подчинил себе Грецию, как вам должно быть известно, — заметил Кассий.
Кошачий запах достиг их ноздрей.
— Откуда здесь... каким образом... львы?
— Гипноз, мой дорогой, гипноз — мы в этом всегда были сильны, — отвечал Кассий, оправляя тогу. ~ Большую часть времени львы находятся в каталептическом состоянии. Впрочем, нам уже случалось прибегать к их услугам. Как вы думаете, почему в этом музее никогда не было краж? Мы защищаем свои интересы.
Поджарый белый лев, обычно спавший у главною входа, медленно вышел из сумрака и громко рыкнул.
Смит толкнул Глорию себе за спину. Лев начал подкрадываться к ним. Смит взглянул на Форум, который внезапно опустел. Вдалеке стихал звук, похожий на шелест крыльев каких-то птиц.
— Мы одни, — прошептала Глория.
— Беги, — приказал Смит, — я попытаюсь задержать его.
— Бросить тебя? Ни за что, дорогой. Только вместе, сейчас и всегда!
В этот момент льву пришло на ум показать, как хорошо он прыгает, и ей не замедлил это сделать.
— Прощай, дорогая!
— Прощен, только един поцелуй перед смертью!
Лев был высоко в воздухе, глаза его горели зеленым огнем.
Они обнялись.
В лунном свете над их головами угрожающе повис бледный кошачий силуэт. Страшный миг застыл и все длился, длился...
Лев начал извиваться и хватать воздух когтями в пространстве между полом и потолком, которому архитекторы еще не придумали названия.
— Еще один поцелуй?
— Почему бы и нет?
Прошла одна минута, за ней другая.
— Эй, кто там держит этого льва?
— Это я, — ответил мобайл. — Вы, люди, не единственные, кто укрылся среди памятников мертвого прошлого.
Голос напоминал тонкие, нежные звуки золотой арфы.
— Не хочу показаться назойливым, — сказал Смит, -но кто вы?
— Я — внеземная форма жизни, — прозвенел в ответ мобайл, поглощая остатки льва. — Мой корабль потерпел аварию на пути к Арктуру. Вскоре я обнаружил, что мой вид вызывает отвращение у обитателей этой планеты. Лишь в музее люди восхищаются мной. Будучи представителем тонко организованной и, если позволите, несколько самовлюбленной расы... — он замолк на миг, деликатно рыгнув, — я нахожу пребывание здесь весьма прятным -„средь ярких звезд, среди углей потухших...”
— Понятно, — сказал Смит. — Спасибо за льва.
— Не стоит благодарностей. Хотя лучше бы этого не делать. Теперь придется делиться. А моя половинка может пойти с вами?
— Конечно. Вы спасли нам жизнь, да и в гостиной недурно будет ее повесить.
— Отлично.
Он произвел деление под аккомпанемент высоких звенящих звуков и упал на пол у их ног.
— Прощай, мой милый я! — прозвенел он наверх.
— Прощай, — ответно прозвенело оттуда.
Они вышли из зала современного искусства, через греческий зал, сохраняя гордое достоинство, прошли мимо римского периода.
Они вытащили ключ из кармана спящего сторожа и вышли за дверь, в ночь. Ступени лестницы послушно легли им под ноги. Мобайл ковылял, опираясь на щупальца, похожие на причальные канаты.
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЛЮБИЛ ФАЙОЛИ
Эта история Джона Аудена и Файоли. Никто не знает ее лучше меня. Слушайте.
Все началось тем вечером, когда Джон Ауден прогуливался (почему бы и нет?) по своим излюбленным местам и увидел Файоли неподалеку от Ущелья Мертвых. Она сидела на скале и плакала; ее крылья из света бились, трепетали, мерцали, а потом исчезли, и стало ясно, что сидит там просто девушка в белом, с длинными черными локонами, струящимися по спине почти до талии.
Он приблизился к ней сквозь призрачный свет умирающего, наполовину угасшего солнца, в лучах которого глаз человека не смог бы верно оценить расстояние и охватить перспективу. Правда, Джон Ауден мог. Положив руку ей на плечо, он сказал слова приветствия и утешения.
Она продолжала рыдать, будто его не существовало вовсе. Слезы оставляли полоски серебра на щеках цвета снега. Миндалевидные глаза смотрели сквозь него, а длинные ногти впивались в ладони, впрочем, не до крови.