— «Я, Главка Остроглазая, подло заколота в спину моим товарищем Якубом Диким за…» — Казимир вгляделся в неровные завитки и пожал плечами.
— Что это за язык? — Без особого интереса спросила Каля, рассматривая кости древней воительницы.
— Юринский. На нем написано большинство старых свитков из библиотеки моего отца. По истории тактики и стратегии, — пояснил рыцарь, укладывая шлем на коленях давно почившей женщины. — Но эта дева — не юринянка. Судя по доспеху и оружию, она из мифических полянок или, как их звали сами юриняне, стратиоток. Стратиотки, — отвечая на удивленный взгляд Кали, продолжил он, — жили к югу от моих земель, у побережья Горького моря как раз семьсот или восемьсот лет назад. Юринянские историки много писали о них диковинного. Дескать, девам сим не сиделось на месте, потому сел и городов не строили, а жили пастушьей жизнью — куда скот, туда и они. Знатные были у них стада. Некоторые пишут, без мужиков они жили, но были у них мужики, доподлинно известно, что были. Но войны ли случались, или иные дела приходилось решать, права голоса мужи на их советах не имели, да войсками командовать не допускались.
Сколопендра заинтересовано уже хмыкнула, обойдя усопшую воительницу с другой стороны.
— Справные бабы, — решила она, разглядывая висевшую в волосах стратиотки медную бирюльку. — И че, как воевалось-то им?
— Ладно воевалось, — комес оперся на меч, перенеся вес своего тела на одну только ногу, давая отдых второй. — Тому и упоминания частые в военных свитках о них. Стратиотки — то юринское слово, по-нашему это воительницы будут. Спасу не было, когда эти кочевницы на конях своих степных налетали. Даже юринский строй их не держал…
— И какой леший ее сюда-то принес? — Каля по-девичьи вздохнула, отходя. — За мужиком своим, небось, пришла, а он ее и того, как надобность в ей отпала… Ножиком в бок и…
— Навряд она за ним пришла, — покачал головой комес, вслед за Калей оставляя позади древние кости, и утомленно вышагивая далее по стеклянному коридору. — Скорее — она его сюда привела. А что произошло меж ними, про то мы уж не узнаем…
Коридор кончился неожиданно. Перед путниками открылся большой грот, свод которого поддерживали диковинные колонны. Если приглядеться, становилось понятно, что колонны эти не были рукотворными, а получились от слияния слюдянистых сосулек, вдоволь свисавших с потолка и растущих из пола. Однако, вопреки обычному, в пещере по-прежнему было тепло.
Через несколько десятков шагов грот обрывался обширной пропастью, протянувшейся от стены до стены насколько хватало глаз. Через пропасть на другую сторону вел на вид нетвердый полупрозрачный мостик, состоявший, казалось, из той же слюды, что и колонны. Подойдя к нему вплотную, путники переглянулись.
— Должно быть, это испытание в смелости, — предположил Казимир, заглядывая в пропасть. Но мостик он не смотрел. — Ты, может, и перейдешь, а меня он не выдержит. Вот на что хочешь поспорю.
Сколопендра присела у основания мостика, скептически осмотрела единственный путь на другую сторону, и щелкнула пальцем по полупрозрачной поверхности.
Дзынннньь…
Каля скривилась, точно от зубной боли. Хрустальный перезвон стих, оставив ощущение дрожащих вот тьме крошечных голубых колокольчиков. Из чего бы ни строили мостик, звучал тот лучше, чем выглядел.
— Глядится крепким, — уверенным тоном произнесла Каля. Голос её звучал ровно и нагловато, как раз так, чтобы укрепить в сумасбродной мысли саму Сколопендру и не дать Казимиру почувствовать подвоха. — Вертаться все одно некуда, смекаешь, комес? Воротца-то захлопнулись. Нам теперь, — поднялась на ноги Каля, — токмо вперёд! Я первая пойду, ежели что…
Казимир пожал плечами, глядя на ступившую на полупрозрачный мостик Калю. В случае чего, его ожидала участь несравненно более неприятная, чем краткий и губительный полет в бездну.
«Впрочем, — подумал комес, заглядывая через край в чернильную бездну за краем, — всегда остается выбор между мечом и дном где-то там, далеко».
Возврата назад, как знал шляхтич, не было.
— А оно не так…страшно…как на…первый…взгляд!
Раскинув руки, Сколопендра продвигалась над пропастью, опасливо нашаривая пред собой дорогу носком сапога. Глубоко под ней клубилась непроглядная тьма, впереди, между выгибавшихся горбом сосулек теплился неяркий свет. Казимир стоял на другом краю пропасти, вцепившись в рукоять меча. Взгляд его был прикован к Сколопендре, словно бы комес пытался поддержать спутницу.