Её дом располагался в центре, в районе старой застройки: пять этажей из серого камня, с полногабаритными квартирами, высокими потолками и большими окнами. Лишь сейчас он подумал, что возможно, не знает её настоящего имени. Она назвалась странным именем – Марьяна. Нет никаких гарантий, что её на самом деле так зовут.
За какой-то женщиной он зашел в подъезд и позвонил в первую квартиру слева.
– Кто? – Раздался старческий женский голос.
– В вашем подъезде, возможно, проживает женщина по имени Марьяна.
Ему не дали продолжить, прервали.
– На третий этаж, 12 квартира.
По крутой лестнице он поднялся на третий этаж. Дверь в 12 квартиру оказалось приоткрыта, и за ней ссорились две женщины. Одна кричала слишком громко. Что-то они не поделили. Более молодой голос тихо оправдывался. Он постучал. Дверь резко отрылась и в подъезд выскочила разъяренная женщина в возрасте с покрытым красным пятнами лицом.
– Ты у меня ещё пожалеешь! – Прокричала она в открытую дверь. И побежала вниз по лестнице.
– Проходите в комнату, я сейчас подогрею и подам. – Молодая женщина в черной одежде и черном ободке на гладко зачесанных волосах пригласила его в квартиру. – Вы, наверное, из театра? Все на кладбище поехали.
Женщина платочком вытерла слёзы. Не взглянув на Генриха, она подвела его к наполовину убранному столу, усадила на чистое место, поставила приборы и скрылась в коридоре.
Он сел и осмотрелся. Во главе стола стояла фотография пожилой женщины. Рамку обвивала черная лента. Перед фото стояла стопка, видимо, с водкой, накрытая куском черного хлеба. Напротив стола на стене висел старинный портрет молодой девушки с темными глазами. Судя по прическе и одежде, она не принадлежала к аристократии. Темные волосы гладко расчесаны на прямой пробор и заплетены в две толстых косы, которые спускаются за край полотна. Нарядное бежевое платье, украшенное коричневыми узкими кружевами, строгого фасона: длинные рукава и воротник под горлышко. Бедной она тоже не была: серебряный медальон на цепочке и сережки в ушах говорили о достатке. «Купеческая дочь на выданье», – определил для себя Генрих. Фамильное сходство этой юной особы, запечатленной примерно лет сто назад, и старушки с фото на столе прослеживалось сильнее всего в форме глаз. Он не мог взгляд оторвать от картины. Круглое лицо казалось живым, нежно розовели румянцем щеки, маленькие алые губки слегка улыбались, а темные глаза под черными «соболиными» бровями словно следили за ним.
Молодая женщина в черном принесла поднос с тарелками. Она расставила перед Генрихом поминальный обед: борщ, котлету с овощным гарниром и компот.
– Угощайтесь, поминайте бабушку. Вот блинчики и кутья.
– Я к Марьяне, – выдавил из себя Генрих.
– Сегодня 9-ый день, как Марьяна умерла. Хорошо, что день нерабочий выпал на поминки. Многие смогли придти.
Женщина посмотрела на фотографию и беззвучно заплакала. У Генриха кусок в рот не лез.
– А на картине кто изображен? – Вдруг спросил он.
– Тоже Марьяна. Моя пра-пра-бабушка и бабушка этой Марьяны.
Она кивнула на фото.
– В вашей семье всех называют Марьянами?
– Нет, через поколение. Не понятно?
– Понятно. Я, наверное, не вовремя к вам зашел. Но мне это очень важно. Я прилетел из другого города. Я ищу одну женщину, которую возможно тоже зовут Марьяна. Могу предположить, что она живет здесь, в этом доме. У меня есть несколько фотографий, к сожалению, она попала в кадр со спины.
Генрих протянул девушке фотографии из ресторана.
– Когда были сделаны эти снимки? – Сразу спросила женщина.
– В прошлую пятницу вечером.
Женщина вздрогнула.
– Вы узнаете её?
– Нет.
– Хотя бы есть какие-то предположения, кто это?
– Я не обязана отвечать вам. Вы на поминки пришли. Поминайте и уходите. Или вы из полиции?
– Я не имею отношения к полиции. Я очень хочу найти эту женщину. Она из вашей семьи?
И давайте познакомимся. Как мне к вам обращаться?
– Маша.
– А я Генрих.
– Генрих?! – Маша вскочила со стула. – Я не узнала вас сразу. Как вы осмелились придти в этот дом? Вон, убирайтесь.
– Я не понимаю, чем я провинился перед вами, и не уйду, пока вы мне не расскажете правду.
– Я полицию вызову.
– Вызывайте, я ничего противоправного не совершал. Вы сами пригласили меня за стол.
Маша опустила голову на руки и зарыдала. Генрих встал, подошел к девушке.
– Успокойтесь, Маша. Возьмите платок. Простите, если я невольно причинил вам горе. Честно, я не понимаю ничего.
Маша поднялась.
– Я сама не понимаю. Пойдемте в спальню бабушки. Я вам покажу кое-что.