— С тобою согласиться легко, более того — даже очень хочется. — понурив голову и тем самым слегка высвободив ее из объятий ладоней собеседник, заговорил я поникшим голосом. — Но ведь не может же быть все так по-сказочному просто. Мне доводилось часто думать надо всем этим, и знаешь чем все больше и больше я начинаю себя корить?
— Чем же, Ид? — тихо жалобным тоном вопросил доктор.
— Может вся суть проблемы во мне? Может, все эти смерти напрасны? Может, каждая из этих женщина была бы способна выносить полноценного ребенка, подбери ты только более подходящего кандидата на роль отца? Может, это только я и повинен в том, что все они умирают, не сумев от негодного семени выносить нового человека?
После этих вопросов наступило молчание, длившееся, как мне показалось, не меньше трех минут. Доктор отошел от меня и, вернувшись к прежнему своему месту, уселся на кресло. Я последовал его примеру и разместился напротив него, в голове же моей почему-то вновь стали всплывать образы всех этих невинных жертв. Пускай у них не было счастливой жизни, пускай им даже осточертел этот убогий мир, тем не менее каждая из них добровольно вряд ли бы согласилась пойти на смерть ради лишь предполагаемого счастливого будущего для каких-то там никому неведомых потомков. Если быть циником, то в этом можно найти много смешного — даже уроды, живущие, можно сказать, в одном из кругов ада, берегут свое брюхо и почитаю его как высшую ценность. А вот биолог скажет, что тут все естественно: жизнь, если она позволяет тому или иному существу собою пользоваться, сама и внушает этому субъекту необходимость стеречь себя как зеница око, вот он и стережет, но так как нет у него возможности целиком всю жизнь сохранять, ему приходится браться за оберегание той ее частицы, что обособлена только в нем самом. Быть может, я бы тоже направлял свои мысли в подобных направления, если бы мне не довелось быть убийцей и при этом ваятелем будущего. А разве во мне не соединилось одно с другим?
— Ид, — прервав наконец молчание, начал доктор, — поверь мне, никто лучше тебя из ныне живущих не подходит на роль отца для, как ты сказал, нового человека.
— Это же не правда, Ипполит? Неужели ты забыл о правительстве, о тех людях, что и сейчас идеальны…
— Ид, им и не нужен новый человек…
На этой, надо сказать, многозначительной фразе и кончилась наша беседа. В ней не было много смыслов и суть ее состояла по большей части в стимуляции эмоциональной составляющей моего нутра. Странно получается — я часто убеждаю себя в том, что мой рассудок является главным руководством, но в тоже время мне часто хочется прочувствовать свою душу, в которой, как представляется, помимо всякого дерьма есть и кое-что по-настоящему человечное. Разве не чистая частица души повелевает мне подчиняться Ипполиту и следовать его указаниям во всем этом деле? Даже если предположить, что доктор ведом совсем нехорошими намерениями, то разве я, не зная этого, могу быть как-то повинен в чем-то? Мною движет великое, и это великое в моей душе, умудряющейся проталкивать свои желания в разум. Пусть будет так, во всяком случае именно в это мне хочется верить.
Глава IV
Сегодня у меня очень скучный день, а все потому, что проведен он был на съемочной площадке. Я играю роль второго плана в фильме под названием «Да кровоточит благоухающая рана». Посредственное название и посредственный сюжет. Мне отведена роль храброго парня, живущего со своей бандой в лесу. Все проходящие мимо злодеи будут биты мною, а прекрасных девиц и благородных мужей я усажу за свой стол, и будут они иметь честь испить со мной вкуснейшего вина с земель щедрой на добрые дары Бургундии. А на этом фоне развивается основная сюжетная линия, которая до безобразия напоминает книгу одного старого писателя по фамилии Гюго. Книга была о войне в рядах французов. Одни — за революцию, другие — за старые нравы. В нашем же сюжете одни — те, что хорошие — выступают на стороне какого-то неведомого президента, который почему-то не одной расы со своими подданными, а другие — те, что плохие — являются какими-то умалишенными индейцами, воюющими под предводительством безымянного злобного ученого. По ходу фильма зрителю суждено узнать, что противоборствующие президент и злодей являются родными братьями, однако тот момент, почему они принадлежат к разным расам, не объясняется. По-моему, наш сценарист списывает все на, как он говорит всякий раз, когда у него получается несуразица, сюрреализм.