— Говори, Ид, говори же!
— Да не торопи ты меня так! Все успеешь услышать, тем более я и не намеревался умалчивать. Тут, друг мой, дело в тонкостях, — в этот момент я почему-то посчитал уместным улыбнуться. — В общем, знай следующее. Обряд очищения, ставший единственным, как мне сказали, наказанием за более или менее серьезные преступления, заключается в том, что преступника выводят на всеобщее обозрение, а после отрезают ему руки и ноги.
— Что ты такое говоришь?! — чересчур возбужденного воскликнул мой визави.
— Успокойся. Я сам сегодня видел, как какого-то слепого превратили в практически ни на что не годный кусок мяса.
— Неужели они дошли до такого? Видать, они еще хуже, чем я мог подумать.
— Да, гуманизм — явно не их конек. — решил я добавить черного юмора, увидев как доктор вдруг загрустил: видимо, он просто позволил фантазии нарисовать в своей голове примерную картину зрелища.
Воцарилось молчание, периодически нарушавшееся кашлем Киры, которая по-прежнему была нема и испугана. Ожидая реакции предавшегося своим мыслям и будто оттого даже застывшего Ипполита, я обратил свой взор на бедное создание, привязанное к креслу. Она сидит голая, чем обязана взглядам доктора на удобство. У нее абсолютно детское тело — совсем нет груди, волосы в области паха почти отсутствуют, а маленькие ступни своей припухлостью очень напоминают таковые у младенцев. И это будущая мать моего ребенка? Это и есть та женщина, во чреве которой сформируется новый человек, тот самый, которому суждено сделать уродов вновь прекрасными? Конечно, внешность, как говорят, зачастую бывает обманчивой, но мне все же не очень верится, что из чего-то подобного даже после всевозможных лечений может получиться хотя бы годная роженица. Как бы то ни было, я бы не хотел, чтобы потомки, вспоминая своих великих родоначальников, наряду с мои именем упоминали имя безобразной Киры. Возможно, они додумаются до идеализирования ее образа, однако этот факт лишит историю правдивости, а это уже будет несправедливо по отношению ко мне, с таким рвением шедшему на ужасное ради, как говорится языком недоумков, светлого будущего. Моей истории необходимо остаться чистой, она не должна претерпеть изменений, иначе рано или поздно благодарность, которую не будут подпитывать ужас и смрад, иссякнет, и глупые детишки вновь ринутся играть в войнушки. И тогда все пойдет по известному сценарию, и опять появятся уроды, и опять появится Ид Буррый. Кажется, нечто подобное называется цикличностью истории, а, быть может, я в очередной раз просто ошибаюсь? Разумеется, только бы знать в чем.
— И за что же этого человека приговорили к… этому? — спросил Ипполит, и тем самым отвлек меня от унесших куда-то далеко мое сознание мыслей.
— Я не знаю. Ларватус ничего не сказал о преступлении.
— Ну конечно! Как же тут без господина Ларватуса! — язвительной интонацией говорил мой товарищ. — Тогда глупо спрашивать о преступлении, ведь эта тварь не нуждается в таковом.
— Да, однако на сей раз вся процедура выглядела так, будто в разработке ее участвовал не один человек. Это я к тому, что Ларватус явно не мозг операции, а лишь инструмент. Значит, вполне может оказаться так, что первый «обряд очищения» для правительства имел в том числе и некоторое символическое значение. Ну, а раз так, то и жертвенная фигура должны была быть соответствующей.
— Умно, Ид! Ты догадливый парень. — с легкой нотой радости в голосе сказал доктор. — А имя того человека было названо?
— Да. По-моему, его называли Эрнст Помт.
— Эрнст Помт… — его губы повторили за мной, а потом он замолчал и принял такой вид, будто мозг его вот-вот разорвется, силясь что-то вспомнить. Через десяток секунд Ипполит посмотрел на меня и сказала:
— Кажется, я знаю этого человека. Некий Помт работал со мной в «Будущем за технологиями».
— О! Да мы с тобой везунчики! — продекламировал я с наигранным восторгом в голосе.
— Что ты имеешь ввиду? — произнес недоумевающе бывший коллега четвертованного.
— Ну, много совпадений просто. Я, вот, «мадам Киру» отыскал, присутствие яйцеклеток внутри которой вызвало немалый восторг у тебя. Ты недавно говорил, что это великая удача. А ты, оказывается, был некогда товарищем Эрнста Помта, человека, которого я видел сегодня очищенным. Знаешь, а ведь меня очень заинтересовала его фигура: как-никак не каждый день людей на площади шинкуют, да и словечками каким-то помпезными он разбрасывался там.
— Как-то слишком весело ты говоришь, хотя событие из ряду вон… — заметил собеседник.