- Нет, дорогая, нет. Сперва это станет иным… просто другим. Привычным, не таким острым, быть может. Но быстро такое не проходит, никогда не проходит. Подобное лечат подобным. Такие раны излечивает только любовь.
- Я не хочу… не хочу любить больше! Никогда…
- Не говори так, - он мягко зажал ей рот ладонью. – Никогда – это очень долго, Клара. Столько не живут, дорогая. Скажи, ты когда-нибудь прежде любила? По-настоящему. Так, как теперь.
- Да… да – но д-давно, - всхлипывая, кивнула она.
- А вот это хорошо… это просто превосходно, - он улыбнулся, поцеловав дочку в макушку. – Ты не однолюб – а бывают такие несчастные, которые, раз полюбив, не могут уже больше никому отдать своё сердце.
- П-почему же… несчастные? Это же… здорово… когда вот так…
- Разве? Ты разве хотела бы, чтобы вот эта боль была с тобой вечно? – девушка отчаянно замотала головой, и он обнял её покрепче. – Так бывает у тех, кому не дано любить больше одного раза – или у тех, кто сам больше не хочет позволить себе такого. Не знаю, почему так происходит. Нет, Клара, никогда не желай такого ни себе, ни кому. Быть всю жизнь привязанным к одному существу – это страшно. А он, этот твой… он не стоит таких твоих слёз, - закончил он с некоторым пренебрежением.
- Потому что ушёл, да?
- Нет… по тому, как ушёл. Разлюбить… к сожалению, нынче это стало так просто. Любовь хрупка, если её не растить постоянно. Так что – нет, не потому что ушёл, - он улыбнулся и потрепал дочь по волосам. – Но человек узнаётся не только в любви, дорогая, он познаётся и в расставании. Как говорится, и в горе, и в радости. То, как и когда он сделал это – и то, что он сделал – достаточная причина для того, чтобы я говорил так. Уходить можно по-разному, девочка… можешь поверить мне.
- Но если… если он просто полюбил другую? Что же теперь… разве он должен был…
- Должен, Клара, - отрезал он. – Вот именно сейчас – должен. Не врать – но помочь. Переломить себя… потерпеть. Он влюблён, и он счастлив – он должен был, дорогая. Ты ведь совсем немногого от него хотела. Ты ведь всё понимала и не претендовала ни на что, как я понял.
- Да, - Клара, начавшая было успокаиваться, вновь разрыдалась. – Я просто… просто хотела, чтобы он сам… чтоб не бегал… как от чумной…
- Всё правильно, дорогая. Ему и вовсе не стоило появляться в связи со всей этой историей – или, если уж появился, следовало быть готовым идти до конца. Лучше не предлагать помощь, чем делать это трусливо. Ты понимаешь?
- Он просто… просто хотел помочь… но он не может меня видеть... почему-то…
- Он не не может, Клара. Он просто не хочет причинять себе неудобство, вот и всё.
- Он не такой… он сильный!
- Нет, дорогая, - он беззвучно рассмеялся. – Он не сильный. Сильные люди ведут себя совсем по-другому… и прежде всего они не оставляют после себя таких ран.
- Что же… они никогда не уходят? – всхлипывая, спросила она.
- Ну почему – не уходят? Уходят, конечно. Но умеют при этом беречь тех, кого оставляют… хотя, конечно, тем всё равно больно. Ты поняла меня?
- Да, - прошептала она. – Но я… я всё равно…
- Любишь его, - кивнул он. – Конечно. Это пройдёт. Дай себе время… полгода, допустим.
Они замолчали. Клара ещё долго плакала, но постепенно успокоилась и, притихнув, даже задремала, улёгшись на диван и устроив голову отца на коленях.
Глава 30
- Ты выглядишь странно, - после долгого молчания проговорил Мар. Д’Алэ лишь пожал плечами в ответ и медленно опустился на диван, с внимательной полуулыбкой разглядывая своего гостя. – С тобой что-то случилось?
Комната, куда привёл Мара Амени, представляла собой вполне современную гостиную, обставленную уютно и минималистично разом. Лаконичная мебель, обтянутая светлой кожей, на стенах – пара старинных гравюр, невысокий длинный комод тёмного, почти чёрного дерева – эбен? Шёлковый светлый ковёр на полу…
- Ты разве пришёл обсуждать мою внешность? – слегка усмехнулся герцог, в котором, впрочем, сейчас почти ничего больше не напоминало того, кого когда-то знал де Мар. Д’Алэ выглядел постаревшим, какими бывают порою немолодые вампиры, по какой-то причине осевшие среди людей и поддерживающие потому иллюзию старения. Удавалось это немногим и стоило дорого: по сути, им десятилетиями приходилось держать себя почти впроголодь, поскольку подобный эффект достигался исключительно за счёт слишком малого поступления в организм человеческой крови. Впрочем, это искусственное старение парадоксальным образом смягчило его черты, придав им несвойственные прежде спокойствие и человечность.