Мисс Баллантайн назвала меня любопытной, но я бы использовала не это слово, а – сбитой с толку. Меня беспокоило то, что находилось в той рамке.
Я отыскала пустые слова и произнесла их:
– Красивая фотография.
Мисс Баллантайн позволила тишине воцариться между нами, словно разоблачила меня. Эта фотография была действительно нестандартной – если подойти поближе, размытие становится явным. Это напоминало оптическую иллюзию, только с глазами и тонкими губами. Остальное затуманено. Я заметила это в гостиной.
– Я имею в виду, что девушка на фотографии – Кэтрин, – она красивая.
Мисс Баллантайн прищурилась. Я видела фотографию? Смотрела на нее вообще?
Да, видела и смотрела. Я считала, что гнев красит девушку, пока не направлен на меня.
– Кэтрин известна не своей красотой, – произнесла мисс Баллантайн. Она прошла к шкафу. – Женщину можно ценить и за другое. Я всем нашим девочкам это говорю – ради их блага.
Она достала из ящика стопку бумаг.
– В случае с Кэтрин всех женихов привлекало ее наследство. Ее отец, Чарльз де Барра, до своей смерти очень ее оберегал. Одни говорят, даже слишком. Другие… с нездоровым интересом. – Она пожала плечами, будто сама такого не сказала бы. – Но слух о его смерти очень быстро распространился, и перед домом выстроились женихи. Они приносили подарки. Проводили здесь целые недели, но она никого не выбрала. А потом один инцидент забрал ее жизнь. И оказалось, она оставила дом всем нам. Откуда-то знала, что он нам понадобится.
Инцидент. Я вцепилась в это слово.
Нам. Словно я уже была одной из них.
Мисс Баллантайн с почтением глянула на выцветшие занавески и низкий потолок, прилипшую к углам паутину. Затем посмотрела прямо на меня. Видела злую ненадежную девушку? Поняла, кем я была на самом деле?
Нет. Она всего лишь рассматривала мое лицо. Ее беспокоила только моя наружность. Синяк, опухлости, разбитая губа – из-за них я выглядела отчаявшейся. Казалось, именно это она и искала – только это видела и хотела знать.
– Кэтрин сказала, что ты придешь, – заявила она. Она повысила голос, будто надеялась, что кто-то услышит ее за пределами кабинета.
Я выпрямилась на стуле.
– Долгие годы заботясь об этом доме, – сколько лет? подумала я; молочная пленка на глазах мисс Баллантайн намекала, что очень много, – проживая здесь ради каждой молодой женщины, которая оказывается у этих дверей, я часто думаю, как это трагично. Я рада, что твоя мама отправила тебя сюда, мисс Тремпер. Прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как все комнаты были заполнены так, как мы надеялись. Когда Кэтрин сказала, что ты звонила, я почувствовала эту вспышку. И не могла дать ей определение до этого момента. Надежда. Она тоже ее почувствовала, когда вы разговаривали.
Она прикоснулась пальцем с кольцом к черному телефону на столе. Его провод был вставлен в стенку. В голове по очереди возникли следующие мысли:
Она думает, мама специально меня сюда отправила.
Она думает, я разговаривала с мертвой женщиной по телефону.
Поднимайся. Встань с этого стула.
Подойди к двери. Забери чемодан. Уходи.
Но тело не двигалось. Только рот.
– Простите? – сказала я. – Разве я не с вами разговаривала по телефону?
Она покачала головой. Она говорила именно то, о чем я подумала. За скрывающей глаза пленкой – словно по ту сторону тонкой белой занавески – горел свет. Яркий мерцающий свет.
Раздался стук в дверь, и заглянула другая девушка. Я попыталась посмотреть ей в глаза, но она избегала моего взгляда.
– Простите… – Она замешкалась. – Можно узнать у вас насчет льда?
– Да? – сказала мисс Баллантайн.
– Мы тут подумали… он нам понадобится?
Она разговаривала очень официально, и веснушки на щеках потемнели, точно это был какой-то дерзкий вопрос.
Мисс Баллантайн подалась вперед.
– Да, мисс Тедеско, спасибо, что уточнили. Понадобится. Совершенно точно.
Девушка расслабилась.
– Кажется, сегодня у нас будет вечеринка, – произнесла мисс Баллантайн. Она кивнула. Девушка кивнула. Дверь закрылась. Я не встала со стула и не побежала к ней. Ни одним мускулом не двинула. Забавно, что они говорили про лед, тогда как мои руки, обхватившие подлокотники, казались холодными. Того тумана, который я заметила за стеклом портрета, больше не было там. Он оказался у моих ног и тонкой пеленой полз вверх. Казалось, нижнюю часть моего тела засунули в узкую морозилку, а верхняя еще оставалась на свободе.