спинку кресла. Молчит минуты две. Потом, не выдерживая одиночества и покоя, поворачивается ко мне. Толкает локтем в бок. - Ты это... Тоже отдыхал, что ли? Я киваю в ответ. - А без загара что-то,.. - тянет сосед, с сомнением разглядывая белую мою кожу. "Поближе двигайся" проносится у меня в голове неожиданная мысль. "Ближе... Ты будешь первым... Одним из первых" По моим расчётам, ампула растворилась три часа назад. Я уже опасен. Каждый мой выдох - порция яда. Ближе, ближе... Интересно, сколько крови вытечет из этого толстяка? - У меня кожа солнце плохо переносит, - отвечаю я. - А чего на юга тогда летал? - недоумевает сосед. - Купаться, - поясняю я, и закрываю глаза. До чего же зловонное у него дыхание! И этот запах пота... От него тошнит. - Да, у нас-то реки замёрзли, - глубокомысленно замечает сосед. - А вот... - Вить, не приставай к человеку, - обрывает его супруга. - Кто пристаёт-то? - искренне удивляется Витя. - Ты! Поспи, наконец, тебе же на работу завтра. Прям с аэропорта поедешь. Как на сотрудников будешь смотреть? Глаза как у кролика! - А по херу! - Витя машет рукой и тянется к фляжке. - Я директор... бля! Они мне... - Не ругайся! На тебя уже люди смотрят. - И люди по херу! Выпьешь? Он протягивает мне фляжку. "Ну, ты сам напросился" В других обстоятельствах я бы, конечно, отказался. Но сейчас... "Ускоренная репликация. Все жидкости тела..." - Выпью. Я забираю фляжку, делаю глоток. Коньяк. Крепкий. "Спиртовые растворы не гарантируют дезинфекции... Вирус устойчив..." - О, наш человек! Сосед улыбается. - И я глотну. - Вить, там полбутылки было. Прекращай. - "Мартель", Нинк! Хрен прекратишь! На стали горлышка, на плотной резьбе - тонкая плёнка моей слюны. Пей, Витя, пей. Ты и я - одно. Поцелуй от меня супругу. ...Если ладонью накрыть этот шар, то можно подтянуться, схватившись за него. Луна так прочно закреплена в воздухе, что выдержит любой вес. И, подтянувшись, можно забраться выше и сесть верхом на Луну. Главное - держаться за неё руками. Крепко держаться. Луна может качнуться под порывом ветра. И тогда можно упасть. Падать так высоко - выше, чем с девятого этажа. - Я капитан ****ского катера! - заявил сосед и стукнул кулаком по спинке стоявшего перед ним кресла. - У меня и фуражка есть... Спинка качнулась и послышалось недовольное сопение. - Чё? - уточнил Витя. - Он иностранец, - пояснила супруга. - Сама видела - он в аэропорту пиво брал. Узкоглазый. Японец, видно. Вот люди пиво пьют, культурно, и не то, что ты... - Это я тут иностранец! - заявил Витя. - Пусть терпит! - I'll call a stewardess, - пообещал скрытый спинкой кресла пассажир. - Чё? - переспросил Витя. - Он стюардессу вызовет, - пояснил я. - И чего? - Хулиганство на борту воздушного судна. Посадят самолёт где-нибудь в промежуточном аэропорту и счёт потом выкатят. - ****ь-копать! - возмутился Витя. - И большой счёт? - Вить, он кнопку нажать хочет, - предупредила наблюдательная Нина. - Это... не хрена! - Витя замахал руками. - Слышь, братан! Нечего жать тут! Пассажир в переднем кресле приподнялся и, повернув голову, посмотрел пристально (и даже как будто оценивающе) на Виктора. Тот дружелюбно развёл руками и потом, соединив ладони замком, потряс ими в воздухе. - Мир! Дружба! Пассажир погрозил пальцем и сел на место. - Пронесло, - зашипела Нина. - Слышь, пловец, - Виктор подмигнул и толкнул меня локтем в бок, - а ты чего, понимаешь по-японски то? - Он по-английски говорил, - ответил я. Так не хотелось разговаривать с ним! От одного только лицезрения этой добродушной и дружелюбной рожи к горлу подкатывала тошнота. Но я уже не мог полностью принадлежать лишь себе. Я уже выполнял миссию. Я выполнял работу. И частью этой работы было общение. Со всеми. Со всеми! Никто не должен был избежать моего общества, никто. - А ты и по-английски можешь? Ни хрена ж себе! Нинк, вот человек! - Да ты пей уж лучше, чем молоть всякую... - Чего не так то?! - У тебя на фирме мало таких? Тоже мне... Его супруга смотрела на меня уже с явной неприязнью. Может, ей казалось, что я буду набиваться её мужу в компаньоны? О, знала бы она, какой подарок я им только что сделал! Не так бы сейчас на меня смотрела... А чтобы, собственно, она сказала тогда? Скажем, её отравили минуту назад. И она узнала об этом. Простой, тупой, удовлетворённый жизнью до полной задроченности обыватель - так ли уж испугает тебя яд? Что скажешь ты? "Ну не *** себе!" Да, это чем-то похоже на клизму. Очистительную. Кал сползёт по кишечнику вниз. Будет легче дышать. И тогда ты наберёшь воздуха (так что заболит распираемая растянутыми мешками лёгких грудь) и выкрикнешь: "Н-И-И-Х-У-У-Я-Я-С-Е-Е--Б-Е-Е!!!" Так, кажется, должна закончиться жизнь и начаться вечность. - Нинк, я специалиста сразу увижу. Вот я катер в аренду взял... - Да ты ж разбил его! - Ты это... Помолчи! Рулевой вот у меня - золото был. Золото, а не человек. Жаль только, потонул до времени... Он повернулся ко мне. Губы его почти у самого моего уха. - Ты вот скажи... По-английски сечёшь? - Андестендю понемногу, - скромно отвечаю я. - Вот! - он в восторге трясёт поднятым вверх указательным пальцем. - Я сразу специалиста вижу. Чем занимаешься? - Да вот... Пишу помаленьку. Статьи, очерки... - По-английски? - По-русски в основном. - Слышь... Он лезет во внутренний карман пиджака. Копается, ищет что-то. Лицо его наливается красным. Лоб покрывается каплями пота. Он сопит, дышит тяжело, словно с трудом проталкивая воздух сквозь сжатое напряжением горло. - Вить, ты заканчивай... Он отмахивается от жены. - Вот она! Виктор вздыхает с облегчением и протягивает мне белый прямоугольник визитной карточки. - Звони, пловец. По-английски побазарим. Мне переводы делать надо... "Мудак" шипит супруга. "Огребёшь!" шёпотом же обещает ей Виктор. Я смотрю мельком на визитку, прежде чем засунуть её в нагрудный карман. РОЖНОВ ВИКТОР ПЕТРОВИЧ Генеральный директор Наверное, это интересно. Интересно узнать имя первого человека, получившего мой дар. Первого, кому я подарил бессмертие. Да, крупная добыча. Генеральный директор! Мой первый друг и соратник. Или... Скажем по-другому. Витя. Просто пьяный ублюдок Витя. Второй покойник, после меня. Пьяная, безмозглая тварь! А кто сказал, что избранные выглядят по-другому? Бледно-грифельная краска с молочными разводами предснегового неба. Таким был этот осенний день. По дороге к парку птица молчала. Сидела, нахохлившись, у меня на плече и время о времени сердито, сухо и резко щёлкала клювом. Я боялся, что она как-нибудь ненароком прихватит мне ухо или, по подлой привычке своей, клюнет внезапно в голову. Всё время ёжился и дёргал плечом, словно надеясь согнать с него мерзкую тварь, хотя и знал, отчётливо понимал - не сделать этого. Не уйдёт она от меня. Никогда. По счастью, прохожие на эти судорожные движения внимания не обращали - день был довольно холодный, и я мог бы дёргаться так от знобящего ветра. - Хва - тит! - голос у птицы стал похож на глухое, гортанное, отрывистое карканье. - Хва! Дур - рак! Идёшь быстр-ро! Ро! Мне не удер-ржаться! "Старая карга" шипел я. - Не улечу! - неожиданно чётко и ясно сказала птица. "Утопить бы её" подумал я. И пошёл к старому парковому пруду. Парк тот был бывшей загородной графской усадьбой. Аллеи в ограде стриженых в ровную линию кустов лучами расходились от клумбы, укрытой фиолетово-жёлтым ковром поникших от сухих ноябрьских морозов цветов. Аллеи переходили одна в другую, лишь изредка прерываясь пересекавшими их узкими асфальтовыми дорожками и извилистыми тропинками, покрытыми зелёно-жёлтой, схваченной утренним инеем листвой. Листья хрустели и ломались под подошвами, и иногда казалось, будто я иду по тонкому, битому в узорчатые осколки стеклу. Минут через пять лапы у птицы стали слабеть и подрагивать. То ли стала она уставать, пытаясь удержаться на неровно прыгающем моём плече, то ли осенний холод добрался и до неё. - Замёрзла? Устала? - с надеждой спросил я. - Может, ну меня на хрен? Полетела бы в тёплые края? Тебе же загранпаспорт не нужен. Махнула бы куда-нибудь в Египет. Или в Тунис. А то и к Индийскому океану. Там хорошо, всегда тепло. Жратвы навалом... - Нечего мне тут сказки рассказывать! - возмущённо воскликнула птица. - Отделаться от меня хочешь?! Ладно, хоти дальше! Пробуй! И она издала звук, похожий на сдавленное, булькающее карканье. Словно истошно вопящую ворону макнули в бочку с водой. Да, в бочку... На мгновение мне даже послышался отзвук странного, отдающего металлом эха. - Но не выйдет! Я - умная птичка! Умная! Я всё знаю! Я больше тебя знаю! Нет, теперь я уже ясно слышал - половинки её клюва при каждом выкрике бились друг о друга с отчётливым, протяжным металлическим звоном. Эта тварь почуяла недоброе и вновь стала меняться. То ли росла, то ли... - Нет там жратвы! Всё с собой везти надо! А в Индии по воронам из ружей стреляют! Я сама видела. По телевизору! Погубить меня хочешь, ирод?! Она клюнула меня в ухо. Бог ты мой, какой же прочный стал у неё клюв! И сама она... Стала как будто тяжелее. Не выросла, нет! Если бы только выросла! Она менялась! Она становилась другой. - Мир не меняется, - проворчала птица. Я качнулся, потеряв равновесие на промёрзшей насквозь, полированной ветром луже - и птица, балансируя, подпрыгн