ие переходного периода. Это просто переход от мечтаний и фантазий о новой системе общественных отношений к установлению этой системы. Это стадия гусеницы. - Гусеницы? - от такого неожиданного определения я едва не подавился соком. - Террорист - гусеница? - Именно так. Гусеница, объедающая листья. - Объедающая листья... Чтобы стать бабочкой? - Чтобы все стали бабочками. А для этого нужно объесть много листьев. Очень много. - Да, да... А если учесть, что бабочками не все хотят стать... - Каждая гусеница рано или поздно залезет в кокон. Но не из каждого кокона вылетит бабочка. Есть люди, которым не всё равно, что именно после них останется; вылетит ли из кокона прекрасная бабочка или же останется мёртвый, высохший червяк, спелёнутый шёлковыми нитями. - Вы говорите о них в третьем лице... - Мы - не они. - То есть, надо так понимать, что террористами вы себя не считаете? - Да, понимать надо именно так. - А кем вы себя считаете? Дрессировщиками тутовых шелкопрядов? Он рассмеялся. Так звонко, легко, открыто, что на миг я поверил, будто ирония моя и впрямь не к месту (и даже, возможно, могла бы не рассмешить, а обидеть его, будь он человеком более ранимым и с чуть меньшим чувством юмора). - Мы - всего лишь бюрократы. Скучные, серые, ничем не примечательные бюрократы. Ещё здесь есть учёные. Химики, микробиологи... Есть замечательные, великолепные, просто гениальные медики. Корифеи в своём деле. Умницы, работоголики... Правильно я сказал? - Правильно. - Да, гении! Вот с ними вам общаться будет интересно. Вот они - люди действительно необычные, особенные, отмеченные печатью Божией... Именно Божией! А мы... О, вы бы, пожалуй, безмерно удивились бы, узнав, вернее, осознав, насколько же мы обычные, заурядные, до скуки, до зевоты банальные люди. У нас лица как будто маслом смазаны... - То есть? - А любой взгляд с нас соскальзывает. Зацепиться не за что. Так не жалеете, что с такими скучными людьми связались? И не просто связались, а... жизнь... Да, жизнь готовы отдать. Нужно ли это вам, Игорь? - Ну, положим, жизнь я отдам не вам... - Объективно - нам. - Объективные обстоятельства меня не интересуют. Важно только то, что внутри меня. - А что внутри вас? - Мне не очень нравятся ваши сравнения. Бабочка, гусеница... Красиво и затаскано. Донельзя. Я скажу проще. Внутри меня человек. Человек, который мог бы жить. Долго, счастливо, прекрасно. Ему это было написано на роду. - Вы верите в предопределение? - Предопределение... Да, оно существует. Но не для всех. Для некоторых. Для этого человека... было. Там, на небесах, в большой, толстой книге для него написана была целая глава... По белоснежной бумаге - небесно-лазоревыми чернилами. - Вы видели эту книгу? - Видел. И даже читал. - Хорошо. Глава. Написана. А потом? - Потом... Всё не так. Не так. - Несовпадение? Кто-то оспорил волю Господа? Сделал всё по своему? Кто же этот негодяй, укравший вашу уникальную, замечательную, неповторимую, счастливейшую судьбу? - Каждый... Каждый по чуть-чуть. По кусочку. А главное... Это трудно определить. Мысль совершенно воздушная. Определить - значит ухватить... - Ухватить мысль? Да, мне знакомо это выражение. Но вот что касается воздушной мысли... Честно говоря, меня это беспокоит. Не скрою, я много времени потратил на чтение вашей переписки... - Вам и её показали? - Разумеется, Игорь. С неё то всё и началось. И вы знаете, я почувствовал, что ужасно отстал от жизни. Можно так сказать : "ужасно отстал"? - Да, если это действительно так. Если это действительно ужасно. - Это действительно так. Появилось много вещей, которые я совершенно не в состоянии понять. Меня это пугает... Страшно, честное слово. Он замолчал, словно ожидая, что я спрошу его, какие же вещи стали для него непонятны. И в чём причина его страха. Так это было или не так - проверять я не стал. Разговор уже начал меня утомлять, временами казалось даже, будто он своими вопросами намеренно выматывает меня, доводя до отупления или... неосознанной откровенности. Я не стал проверять. Я задал этот (как мне казалось) терпеливо ожидаемый им вопрос. - И какие же именно вещи стали вам непонятны? - Мотивы, Игорь. Всё начинается с них. Это то, что задаёт вектор развития, направление движение. Осознанные или неосознанные, но ни существуют. Всегда. Вы согласны со мной? - Пожалуй... да. Согласен. - Хорошо. Обратимся к вашему случаю. Не скажу, что он типичен, но по своему - показателен. Признаюсь честно, Игорь, я не могу вас понять... - Вот как ? - Да, именно так. Не могу понять. И это меня беспокоит. Похоже, я совершенно перестал ориентироваться в этом запутанном мире. Возможно... Он улыбнулся, едва заметно. Одними уголками губ. Его улыбка была мягкой и немного печальной. - ... Возможно, я просто теряю профессионализм. Это не первый случай, когда мотивы поступков человека, с которым я планирую работать, мне не понятны. Собственно, странности поведения и психологические "белые пятна" - это просто часть моей работы. Видимо, это уже некие свойства контингента. Но ваш случай... - Боже, что же такого странного в моём случае ? Разве только то, что я не имею дело со взрывчаткой. И огнестрельным оружием. Но это, по моему, так банально. Даже пошло... - Да, красоты в том мало. А террор - это прежде всего эстетика. Чувство прекрасного. Вы ведь хотите возродить первозданную красоту террора. Вернуть те времена, когда террор был привилегией поэтов и пророков. Когда он нёс в себе созидающее начало. Времена, когда он был божественной стихией, а не частью скучной и... пошлой политической борьбы. Не так ли ? Чёрт, он цитировал меня. Я слышал мои собственные фразы. Всё, что я писал когда-то... Ну и память же у него! - Так. - А эстетизация террора - не верх ли пошлости, Игорь ? Мне надоело. Надоело отвечать на его вопросы. Он хочет меня подловить ? На противоречии, неуверенности, позёрстве? Да ради бога! Но к чему это? - Вы читали мою переписку. Зачем опять задавать вопросы, на которые я уже ответил когда-то? - А вы привыкайте, Игорь. Иногда приходится по несколько раз отвечать на один и тот же вопрос. И, что самое интересное, ответы со временем меняются. И это вовсе не обязательно свидетельство неискренности. Просто иногда человеку надо помочь... познать самого себя. - Ну что ж... помогите. Он подвинул вентилятор. Немного, буквально на сантиметр. Но очень точно - тягучая, плотная струйка закрученного лопастями воздуха потекла по моему лицу. Не свежесть - томление, словно подогретая в длинных чугунных трубах вода потекла по лбу, по щекам. Тёплыми, вязкими струями, в нитки тянутыми каплями, но и так - легче. Легче. Он поможет. Ещё немного - и он поможет. Почему нет кондиционера? В тот момент я отчего-то отчётливо (и откуда взялась эта ясность осознания?) понял, что помещение это - временное пристанище. Просто комната, снятая ими на время. Быть может - для одной только, этой встречи. "Ими"... Этим человеком, и остальными... Теми, кто заметил меня. Кто меня пригласил. Кто дал шанс... остаться самим собой. Они сняли это помещение. Нет, едва ли только для того, чтобы встретить меня. Не только для меня. Отчего-то я уверен, что есть и ещё... ещё добровольцы. Претенденты на бессмертие. Интересно, сколько их? Ещё трое? Четверо? Десяток? Сотня? И все они проходят через такие беседы. Только ли в этой комнате ? Или в разных концах раскалённого этого, задыхающегося в душном тропическом мареве огромного города, в других комнатах с тяжёлыми шторами (или там на окнах жалюзи?) за столами, на которых стоят стаканы с бледно-жёлтым апельсиновым соком сидят люди... Бледные, как и я. Прямиком из зимней страны. И мотивы... У каждого свои мотивы. Деньги, религия. Разочарованность. Отчаяние. Надежда. Страх. Безрассудство. - ... И ещё - желание прославиться. Частный случай стремления стать бессмертным. Оставить свой отпечаток в этом мире. А как же трудно оставить этот самый отпечаток, если ничего нет. И самого человека иногда нет. Так, видимость, дым, обман. Есть существо, вообразившее себя человеком. Жалкий карлик, решивший, что может вобрать в себя мир. А вбирать - нечем. Слабое тело, размягчённый, ограниченный разум. Трусливая, подлая душонка. Или вовсе - ничего. Пустота в голове, груди... А хочется, очень хочется кем-то быть. И не просто быть, а навязать себя миру. Навязать своё бессмертие. Свою жалкую пустоту. - А что у вас, Игорь? Он смотрел на меня, пристально, не отводя глаз, не моргая. Взгляд его, по-змеиному неподвижный, тяжёлый, парализующий, с хищной, жестокой, неодолимой силой затягивал, всясывал, глотал моё сознание чёрными воронками зрачков. - Что у вас, Игорь? - повторил он. - Где ваша пустота? - спросил он. И продолжил: - Раньше всё было просто. Люди приходили к нам устраиваться на работу. У нас отчего-то репутация щедрых работодателей, хотя, откровенно говоря, бюджет наш весьма и весьма ограничен. Но люди вполне резонно полагали, что мы не пожалеем денег за хорошо проделанную работу - и шли к нам. Их понять было легко. И легко было понять, когда именно они начнут нас предавать. У этих была пустота в карманах. Были люди, которые приходили к нам, руководствуясь религиозными убеждениями. Этот тип людей на осознанное предательство не способен. В том смысле, что ни один свой поступок они никогда не смогут осознать как предательство. Ведь даже предавая, они честны. Перед собой. Но у этих людей иная пусто