деле я боюсь, где-то втайне, втайне от самого себя, боюсь того, что... этот запах, этот вид гниющей плоти... понравится мне? Покажется мне привлекательным? Манящим? Влекущим? Зовущим? Или... даже..." - Не люблю я эти кладбища. Нет, мам, прости... Не могу. "Не люблю! Ложь! Ложь! Ненавижу эти проклятые могильники, места, где трупы закапывают в землю! Скоро у вас не будет таких мест, не будет... Некуда будет закапывать... Как в Париже в чумные годы - в катакомбы будете сваливать, на кладбищах в три рядя, штабелями поверх земли будете класть... И всё равно места не хватит! Сжигать будете, в ямы пепел сыпать. И - хлорка по улицам, по улицам... Как сейчас снег..." - Ну, ладно... Мама вздохнула. - Пошли... пообедаешь хоть нормально. Смотрю, похудел. Я посмотрел на часы. - Торопишься? - спросила мама. - Нет, - ответил я. - Просто так... "Сегодня у меня обед - прямо по расписанию. Нечасто так бывает, нечасто..." Вот только... Она, как всегда, пересолила. День ещё не кончился, но был уже тихий свет от жёлтой лампы, от настенного светильника, что возле обеденного стола. Свет сбоку - и длинные тени ложились на стол. - Мам, у тебя есть что-нибудь запить? - Чай, может? - Чай потом... Сейчас... Не знаю, воды например. - Компот хочешь? Из клубники... Знаешь, такая... Из Польши, замороженная... Я позавчера сварила, он у меня в холодильнике был. Но я сейчас разогрею быстро. - Давай. Из клубники - это хорошо. Это что-то летнее, спокойное такое. Солнечное... - Да он на нижней полке... Вот, сейчас... Она поставила кастрюлю на плиту. Разогревала минуты три, помешивая компот половником. Я сидел. Молчал. Слышно было, как заскучавший кот спрыгнул на пол и вышел, лениво переставляя лапы, в коридор. Она поставила кружку с компотом на стол. Присела рядом и смотрела на меня. Долго. Смотрела как я ем. Неужели это так интересно? "Конечно... Ей так важно знать, что ты сыт... ей так важно..." - Вот смотрю - и не понимаю, - сказала мама. - Ты загорел, как будто... Или кажется мне? "Нет, мама, не кажется. Ты права". - Загорел, - подтвердил я. - Немного. "Чёрт, он всё никак не сойдёт. Он впитался в кожу, этот загар!" Нет, конечно, я не боялся разоблачения. Да и едва ли мысль о разоблачении могла бы появится у неё... У моей мамы. Она просто обратила внимание... - Неужели в солярии стал ходить? "Нет... Нет у меня тайн. Правда..." - Нет, мам. Вот, сподобился в служебную командировку съездить... Она смотрела на меня удивлённо и минуту молчала. Видимо, пыталась осознать услышанное. Ну да, конечно, это странно прозвучало. Служебная командировка... У меня же никогда не было постоянной работы, и заработки всегда были грошовыми. Можно уже сказать - традиционно грошовыми. Правда, теперь эту традицию (как и все прочие) я прервал. Не только тем, что за счёт заказчика выехал за границу (кстати, первый раз в жизни), но и тем, что получил первый в жизни весомый гонорар. Те самые деньги на проживание (или "сумма на карманные расходы"). Возможно, по меркам Ками и его друзей это и ничтожно маленькая сумма, но мне две тысячи долларов... Впрочем, об этом я уже говорил. И осталось их - тысяча девятьсот пятьдесят. И ещё двести тридцать шесть рублей. Я же трачу на еду... и на дорогу... Всё равно, это много. И меня (помню, как хорошо это помню!) даже охватила какая-то странная гордость. Неужели гордость оттого, что я так хорошо устроился? Или оттого, что наконец-то на чём-то смог заработать. Или, скажем, и не гордость это вовсе. Просто уверенность. Наконец-то появившаяся уверенность в самом себе. Кто-то, не я, а кто-то наконец-то определил мне цену, и она оказалась неожиданно большой. - Командировку? - спросила мама. - Не иначе, на курорт! Ну-ка, скрытник, рассказывай. Она оживилась, заулыбалась. Ей стало радостно и (я уверен в этом!) спокойно. Спокойно от того, что у меня всё налаживается. Всё хорошо. И даже солнце среди зимы. - Знаешь, - объяснил я (уж как смог), - тут надо было статью написать. По заказу одной туристической компании. У меня несколько работ в этой области... Ну, помнишь, сайт туристический? Ещё одна обзорная статья? - Нет, - честно призналась мама. - путаюсь я в этих сайтах, в сети этой... Как её? - Интернет, - продолжил я свои объяснения. - А я тебе распечатки приносил. - Что? - Листки такие, листы бумаги... - Верно, приносил, коли помнишь об этом, - мама согласилась со мной, хотя и без особой уверенности. А ведь это была чепуха. Ложь. Все слова мои - ложь. Я никогда не писал по заказу туристический компаний. Никогда. А распечатки своих статей показывал маме всего дважды... Точно, дважды. И то - издали. Статьи те были... что-то из области политики. Какой-то там протест... Чёрт, не помню! Не помню! В общем, они мне и самому не нравились. Поэтому и маме я их показал издали. Чтобы не смогла она прочитать. - Я приносил, - настаивал я на своей правоте. - Хорошо, хорошо, - мама подвинула мне кружку, до краёв наполненную компотом. - Вспомнила я... Да вот, сынок, старая стала, память совсем уж плохая. Ты компот пей, Игорёк, я ведь специально его подогрела. Полечи горло, а то опять сипишь, вроде... - Так вот, они новый отель в Индонезии открывают... "Вот это напрасно, совсем уж заврался" подумал я. "Я же не в Индонезию летал... Хотя рядом... Но почему бы сейчас правду не сказать?" - Как раз самый сезон сейчас... - Это зимой? - удивилась мама. - Именно! - с возрастающей уверенностью продолжил я. - Зимой - самый сезон. У нас, вон, смотри - снег... - Точно, снег, - подтвердила мама. - А там - пальмы. Цветы, знаешь, такие... Удивительные деревья - все в цветах. Красные, душистые, с удивительным, сладким запахом. И ещё - жёлтые цветы. У них запах более резкий, под вечер - тяжёлый. Это если рядом стоять... - А отель? - спросила мама. - Что? - Отель хороший? "Хороший, наверное..." подумал я. "Вот только муравьи..." - Конечно! - я и сам уже поражался тому, как складно и уверенно вру. Должно быть, мне сейчас, в этот свой визит (быть может, последний... по моей вине, по моему выбору последний) хотелось не просто успокоить маму, не просто дать ей какую-то... конечно, призрачную... надежду... нет, не только это - хотелось сотворить пусть самый призрачный, самый зыбкий, едва различимый мираж; иллюзию той наконец-то наладившейся жизни, от которой я всю жизнь бежал и к которой так хотела привести меня она... моя мама. - Конечно. Для элитного отдыха... - Для толстосумов? - Кого? - Ну, у кого денег много. Для них? - Наверное, - согласился я. - Мне, конечно, за свой счёт там никогда бы не отдохнуть. Но вот... повезло. - И как там? - Где? - В отеле. - Там? Там хорошо. Два бассейна... "Яблоки такие спелые, тяжёлые, что ветки гнутся..." - ...этот, как его... солярий. Тоже, по-моему, два или три. Пляж, конечно, свой. Собственный. Метров триста вдоль моря, не меньше. Персонал, белый халат с вензелем... "Архангелы по утрам амброзию в чашах подают, нектар к десертному столику". - Всё сейчас и не вспомнишь, - я улыбнулся виновато, будто и впрямь неудобно мне было оттого, что не могу вспомнить все детали, все секунды пребывания моего в этом несуществующем отеле. Впрочем, почему он кажется мне несуществующим, фантастическим? Не Старец ли Гор, не голова ли на блюде, не девы ли рая, не рощи ли вечные виделись мне? - Я буклеты привёз... Там всё написано... Вот, несколько статей подготовил... "Чушь, конечно. Никогда, никого не отправляли... только чтобы статью подготовить... Но ты веришь мне? Ведь ты мне веришь?" - Вот и хорошо. Хорошо, что подготовил. Мама не спрашивала меня больше ни о чём. Она просто смотрела на меня со странной, печальной улыбкой. До сих пор... До сих пор не могу понять - отчего печальной. - Я за пенсией вот сходила, - произнесла она тихо, словно стесняясь своего намёка. - А у меня теперь с деньгами хорошо, - ответил я (вот это точно было правдой). - Гонорар успел получить... - А я бы подкинула, - сказала мама. - Мне денег-то хватит, с продуктами... "Знала бы она, на что хватит...". Вот так странно происходит всё, так странно. Тарелка почти пуста. Я заканчиваю обед, я разговариваю с ней. Моя мама - единственное, что осталось от моей семьи. Быть может, единственный человек, который мог бы пожалеть обо мне... Впрочем, нет! Не это важно, не это! Вот так стучат ходики, старые деревянные ходики в узоре еловых шишек; мерно, ровно, раз в полсекунды стучат старые ходики в коридоре. Ходики с кукушкой. Кукушка, старая кукушка - всегда знала ход времени, всегда знала, как мерить его. В урочный час дверка открывалась в еловом её доме, загадочном доме, где живёт время - и боем пружинным, и голосом птицы считалось время, первые года моей жизни. Кукушку я хотел поймать ещё в детстве. Когда был совсем маленьким... Заклинанием, злым колдовством был её голос. Я не мог дотянуться до подвешенных на стене часов. Слишком мал мой рост. Лет пять мне было тогда. Едва дотащил тяжёлую табуретку, она тоже была велика для меня. Я забрался на табуретку, она качнулась на половице. Потерял равновесие, тяжелая, стальная шишка-гиря - я потянул за неё, пытаясь удержаться. Ходики упали со стены. Гулкий, звенящий удар - кукушку вылетела в последний раз из своего разрушенного дома. Вылетела - и застыла. Умерла. Ходики починили (кажется, через год... один долго носил их по мастерским). Но кукушку так и не удалось оживить. Вот так они и идут сейчас - с мёртвой кукушкой внутри. Теперь они отсчитывают последние дни. Мои. Мамы. Мира. Так тих