Да, тогда она ещё была маленькой. Сидела у меня на плече и я её почти не чувствовал. Только иногда... маленькие, колкие коготки впивались мне в кожу. Даже сквозь ткань... пиджака, рубашки, куртки; днём, вечером - она пробовала мою кожу на прочность. Ночь она спрыгивала с плеча и спала на подушке. Рядом с моей головой. Во сне её крылья дрожали. Иногда она проводила перьями по моим щекам. Клюв у неё был бледно-серый, покрытый тонким, едва заметным слоем воска. Она едва открывала его. Словно задыхалась. Или хотела пить. И пела... Пела ли? Тонкий свист. Временами - пронзительный, надсадный. Он обрывался. На минуту, другую. Потом начинался вновь. Песня. Песня, тонким крутящимся железом звуков сверлившая мне мозги. Кажется, она насквозь просверлила мне череп. На подушку потекла кровь. Капли падали на наволочку. Впитывались. Одна за другой чёрные капли падали вниз. Беззвучно. Пятно росло, расползалось по затёртой снами хлопковой ткани, изгибалось по складкам, сохнущей хваткой склеивая волокна. "У тебя нос разбит" Песня прервалась. Наступила тишина. Птица сидела на спинке кровати и, изогнув голову, с любопытством смотрела на меня. "Ты чего вскочил? Спал бы да спал..." Она могла говорить! Я выпрыгнул из постели. Затылком ударился об угол шкафа - и замер, неотрывно глядя на странную эту птицу. "А что тут такого? Да, я могу говорить! Разве, по-твоему, только попугаи умеют разговаривать? Тоже мне, орнитолог нашёлся!" Струйка потекла по подбородку. На вдохе, от носа к горлу, солёным кляпом... Судорога сжала горло. Я закашлял, отплёвывая густую, клейкую слюну. Ладонью на грудь - там пальцы собрали кожу. Я согнулся в мучительном, долгом припадке удушья. "Я же говорила - нос разбит" назидательно заявила птица. "Спишь беспокойно, о здоровье не думаешь. Дёргаешься всё время во сне, рычишь как зверь. Будто душит тебя кто-то или петлю на шею набрасывает. Молоко на ночь тёплое принимать пробовал?" - Уйди! - закричал я. И присел на пол, привалившись к краю кровати. "Чего пачкаешься?" ворчливо осведомилась птица. "В душ теперь иди! Грязным лезть в постель и не думай. Я, между прочим, тоже здесь живу..." - Ты нигде не живёшь, - прошептал я. Может, это у меня сон такой? "Сон..." продолжала ворчать птица, спрыгнув со спинки на одеяло. "Завтра утром проснёшься, пятно увидишь - сразу поймёшь, что не сон. Это, милый, самая что ни на есть дурацкая явь. А чем, собственно, не доволен? Вампир, что ли, к тебе заявился или монстр какой? Маленькая птичка, очень даже симпатичная..." Птица гордо расправила крылья, подержала с полминуты - и сложила опять. "И совершенно при том безобидная. И выгода опять-таки. Не надо в зоомагазин ехать, клетку покупать. Да и корм я сама добывать умею. Сопровождать могу везде. И самое главное - я совсем, совсем незаметна для окружающих. Меня и в гостиницу можно взять, и в самолёт..." - Уйди! - снова выкрикнул я. - Это из-за тебя всё! Из-за песен твоих... Она мне череп пробила... "Совсем сдурел!" заявила птица. "Цел твой череп, цел. К сожалению. Нос ты себе разбил во сне. Кулаком, наверное, заехал. Ты же не только ворочаешься, ты же ещё и кулаками машешь. Честное слово, кулаками. Бывало, как дашь по стенке - прямо страшно становится..." - Ты кто? "Слепой, что ли?" птица прыгнула мне на плечо. "Птица, как видишь. Маленькая говорящая птица. Я ещё и петь умею!" - Не надо... "У тебя слуха нет" - Ты оглушила. Клевала меня в уши. И в голову. Пробила череп... "Эх, не везёт мне с тобой" вздохнула горестно птица. Коготки иглами кольнули кожу. От её лапок шёл холод. - Ты холодная. Мёртвая? Птица молчала. - Может, тебя нет? Она молчала. Глаза закрывались. Сон невпопад, путанный - голубые, прыгающие, дрожащие линии в облаке белых искр на чёрном поле. "Холод нужен" сказала вдруг птица. Сон отступил, поднялся к потолку, навис в ожидании. "Он вернётся. Ещё полночи впереди. Нельзя так засыпать - нос разбит и кровь капает. Надо в ванную, нос под кран. И воды холодной, побольше. А потом голову запрокинуть и спать. Пока кровь не остановится. А то опять захлебнёшься..." Я согнулся, схватился за край кровати, и поднялся. "И душ бы принять..." напомнила птица. - Замолчи! "Странный ты..." - На себя посмотри. "Я в зеркале не отражаюсь" - Отродье ты... С того света. "Ничего подобного" грустно ответила птица. "Просто я ещё маленькая, а у тебя всего два зеркала, да и те высоко подвешены. А висеть в воздухе я ещё не умею. Ну нечего! Скоро я подрасту..." - Я выброшу тебя. В унитаз смою! "...Я подрасту - и всё будет хорошо. Тебе понравится со мной. Я хорошая, добрая. А знаешь, как меня зовут?" От яркой лампочки в коридоре заслезились глаза. "Знаешь, как меня зовут?" Зазвонил телефон. Я снял трубку. "Mister Samarin?" Я молчал. "Hallo! Is it room number twenty five?" - Слушаю, - ответил я. Почему-то по-русски. "Nice to hear you, Mister Samarin. How are you? I'm Lee. Did Yon warned you about my call?" - Предупреждал... "Sorry, I can not understand you. Speak English please. I'm waiting for you downstairs. When will you be there?" - In ten minutes... How can I recognize you? "White trousers, white shirt with short sleeves. Black glasses. To make sure just ask me about my name. I don't think there are a lot of Lees in the lobby". - Well... Wait... "OK. Please don't worry. We have some time..." Короткие гудки. Пальмы плывут за окном одна за другой. Свет насквозь пробивает листву, прожигает её, режет на тонкие ломти. Тонкие листья распахнувшимся, раздёрганным ветром веером расходятся от ветвей, дрожат и мелко вибрируют. Узор - полосками бойниц, из которых бьёт узкий, точно направленный луч. Чёрные листья на бело-жёлтом солнце. Серые, бугристые стволы. Кокосовая скорлупа на обочине. Белый песок. Тёмно-зелёный край заболоченной канавы. Машина свернула вправо. Тянется длинный, высокий забор. Вот он прервался на мгновение - узкий проулок, укрытый печальной тенью. Где-то в глубине - красная вывеска. Кока-кола. Сонная лавка в декабрьском полдне. Старик в оранжевой майке, сидевший на пороге лавки, у пыльной, заклеенной выцветшими календарями (мелькнули цифры - 2001, 2002...) поднял в приветствии руку. Рука замерла. Едва ли старик знал водителя. Быть может, ему просто было скучно. Хотелось поболтать с кем-нибудь. Сказать кому-нибудь : "Привет!" (Кстати, как это звучит на местном языке?) Или помахать рукой вслед проезжающей машине. И услышать в ответ короткий гудок. Водитель не реагирует на приветствия. Руки лежат на руле. Он смотрит на дорогу и всё время молчит. Он вообще ни на что не реагирует. Синяя кепка - бейсболка надвинута на самые брови. Тёмные очки - такие же, как и Ли (или как там его зовут на самом деле?). Гудка не было. Машина пронеслась мимо. Высокие кусты изумрудно-зелёной стеной с узором жёлтых цветков. Какой у них запах? Должно быть, приторно-сладкий. Окна в машине закрыты. Только шипение воздуха, бьющего сквозь развёрнутые к стёклам сопла кондиционера. И навязчивый одеколонный запах ароматизатора. Такой же запах и в холле гостиницы. Может, просто нарвать этих жёлтых цветков и разбросать их повсюду. Я один на заднем сиденье. Движенья ничто и никто не стесняет. Я тянусь к окну. Ли поворачивает голову. Улыбается. Глаз не видно за чёрными стёклами очков, но я уверен - теперь это узкие, совсем узкие добродушные щёлки. "Природой интересуетесь, дорогой гость?" - Poison, - говорит Ли, показывая на цветки. - Very dangerous... Яд. Цветки ядовиты. Ли качает головой и отворачивается. Я отражаюсь в зеркале заднего вида. Он контролирует все мои движения. Я сам скоро стану ядовитым. Может, со временем и пожелтею. Запах, правда... Какие будут симптомы? Кашель, кровь горлом, боли в желудке? Кожа покроется коричневой коркой? Или струпьями? Отвалятся ногти? А может, раздуюсь как шар. Зловонный кожаный шар. Надо будет взять иголку и проткнуть собственный живот. В помертвевшей коже не будет боли. Только давление, движение в глубь упругой, подпираемой газами плоти. Хотя... К чему все эти догадки? Сейчас всё расскажут. Всё объяснят. Проинструктируют. Возможно, им совершенно ни к чему слишком явные симптомы ужасной болезни. Им нужна смерть. Просто смерть. Буду ли я белый, серый, коричневый, чёрный или розовый и цветущий - всё равно. Внешняя форма контейнера большого значения не имеет. Распыление... Машина ещё раз повернула направо. Снова забор. Белый, плотно пригнанный в сплошную, идеально ровную плоскость, кирпич. Похож на прежний. Возможно, это он есть, только мы объезжаем огороженную территорию с другой стороны. Потемнело - и слева, отсекая пространство поросших кустами пустырей, тисками дорогу в узкий просвет, потянулся забор из того же белого кирпича. Стоп. Тупик. Глухой тупик. Заборы сомкнулись. Стена с трёх сторон. Машина остановилась, едва не ткнувшись бампером в наискось, по диагонали зачернённою тенью кирпичную кладку. Водитель заглушил двигатель. Щёлкнув тумблером, выключил кондиционер. Прыгнула вверх кнопка замка на двери. - Welcome, - сказал Ли и широким жестом гостеприимного хозяина показал на дверь справа от машины. Я сразу и не заметил её. Стальная, массивная дверь, выкрашенная светло-серой краской, полностью сливалась со стеной. В одну линию. Ни единого выступа. Нет дверной ручки. Нет ни замка, ни замочной скважины. Нет дверного глазка. Нет ничего. Только ровная стальная поверхность. Мы остановились точно у неё. Видимо, водитель очень хор