я вам и насколько вам вообще хочется к ней вернуться... и вы просто забудете о моём существовании. А для того, чтобы побыстрее забыть обо мне, вообразите, что я - лишь часть вашего утреннего сна, которые, как известно, мимолётны и лживы, и в памяти оставляют отпечаток неглубокий и неясный. Ну что, Игорь, готовы ответить на мой первый, самый главный, самый важный вопрос? - Что, вот так сразу? Первый вопрос - и сразу самый важный? - Да, именно так. Сразу. Иначе вам трудно будет сделать выбор. Выбор нужно делать сразу. Без колебаний. - Я не умею выбирать. - Я вам помогу. Своим вопросом. - Хорошо, давайте попробуем. - Не надо пробовать. Надо просто ответить на вопрос. Я отбросил полотенце на диван. Подумал, что ответить на вопрос, любой вопрос этого утреннего гостя будет легко. И сказал: - Хорошо. Спрашивайте. - Игорь, вы хотите умереть? - Да, - ответил я. Сразу же. Не раздумываю. Это был самый лёгкий выбор, который я когда-либо делал. - Мам, я хочу тебя поздравить... - Во странно-то, - прервала она меня. - Ты же никогда меня с Новым годом не поздравлял. И вообще... Ты так редко звонишь. Что случилось, Игорь? - Ничего, мама... Пока ничего. Осталось так мало, всего несколько дней. - Просто праздник. - Мало ли их было, этих праздников? Почему ты вспомнил обо мне? - Потому что ты - мама. Моя мама. - Почему раньше ты не помнил об этом? - Я помнил. Всегда. - Почему не звонил? - Трудно объяснить. Такое иногда происходит в жизни. Человек меняется... - Ты не изменился, Игорь. Она вздохнула, тяжело, без надежды на праздник и нового сына, что подарит ей иную старость (не ту, что дал ей я) и, быть может, даже иную жизнь. Но не знала она (а я не мог ей сказать), какую именно жизнь и какую надежду дарю ей я. Не мог ей рассказать о том, что увидит она вскоре новый, прекрасный мир, создание которого уже началось, и что увидит она после моей смерти (скорой уже, ибо созревшая болезнь скоро начнёт рвать мою плоть, стремясь побыстрее выбраться наружу) как это сотворение нового мира будет день за днём разворачиваться на её глазах, кошмаром для непосвящённых и величайшей радостью для вечных, светлых богов наполняя иное небо и иную землю. И эту сказку, этот чудесный праздник подарю ей я, её сын. Но это потом. А сейчас - последний земной праздник, последний праздник уходящего бытия. И её слова: - Ты был прежним. Когда ты в последний раз приезжал ко мне. Ты был всё тот же, замкнутый, нелюдимый. Ты всегда был таким. Ты помнишь, когда-то я тебя приглашала... - Помню. - Прости меня. Спасибо... Я... Она заплакала. - Мама, я, может быть, ещё приеду. Или позвоню... Как-нибудь... - У тебя всё хорошо? - Всё. Всё замечательно? - Ты где сейчас? - Ты знаешь, меня в гости пригласили... - В гости? Вот это удивило её больше всего. - Игорь, может, я не права... - Ты права, мама. Я такой же. Прежний. Только в мире что-то меняется. Люди вокруг меня становятся другими. Сам не знаю, почему так происходит. - Может, Бог всё-таки есть? - спросила мама. Я нее видел. Но показалось, что увидел. Увидел её улыбку. Грустную. Но было в ней, в этой тихой и лишь показавшейся мне улыбке, запоздавшее, так поздно пришедшее счастье. - Почему ты о нём вспомнила? - А я о тебе молилась. Каждую ночь. Ложусь спать и молюсь. "Господи" прошу "не оставь ты его. Не оставь его одного!" Вот... Может, помогло тебе? "Откуда ты знаешь, мама, кто слышал твои молитвы?" - Помогло, - ответил я. - Теперь есть люди, которым я нужен. Прости, мам. Как-то не так всё сложилось, как я хотел... "А что я вообще хотел?" - ...Нет так. Я думал, что могу сделать тебя счастливей. Что ты будешь гордиться мной. Ведь ты говорила мне... Давно, ещё в детстве... - Я помню. Ты был таким талантливым ребёнком, просто чудо. Ты и читать научился в пять лет, и в школу... "Будь она проклята, эта школа!" - Да, мам. Я раньше пошёл в школу, чем надо было. Многое делал не так и не вовремя. Но теперь, поверь мне, всё будет хорошо. Я сделал правильный выбор. Возможно, первый раз в жизни. Я выбрал самую прекрасную судьбу... "И имя мне - смертник!" - ...Теперь мы будем счастливы. Если что-то и было плохое... Оно, конечно, было в нашей жизни. Но теперь это в прошлом, поверь мне. И возврата к прежнему не будет. "Мосты уже горят!" - Спасибо, Игорь. Я так... - С праздником, мама. Я положил трубку. - Игорь, а вы, оказывается, так красиво умеете говорить. А я Кате, признаться, не верила, что вы какой-то особенный. Современная молодёжь и двух слов связать не может, да и родителей поздравить... А вы, смотрю, и в самом деле... Я обернулся. За моей спиной стояла (и слышала всё?) Наталья Николаевна. Мама Кати. Бутылка шампанского присыпана снегом. Я стираю снежинки. В темноте бутылочное стекло кажется чёрным. Я слышу скрип двери за спиной. - Ты слишком долго не возвращался, я уже волноваться стала... Я поворачиваюсь. Катя смотрит на меня - пристально, неотрывно. Мне кажется, что взгляд её тревожен. - Ты и в самом деле переживала за меня? Она пожимает плечами. - Ну... Разве тебя это удивляет? - Удивляет... Конечно, удивляет! Честно говоря, сейчас мне удивительно совсем другое: я не чувствую холода. Совсем! Скорее, жар. И ещё... Кажется, где-то недалеко, совсем рядом, близко - играет музыка. Нет, не новогодняя мелодия, не эстрадная, не попсовая, не танцевальная. И не классическая. Что-то странное... - Обо мне никто и никогда не заботился. И не волновался. - Неправда! - резко возразила она. - Мне надоело слушать твой плач! Вечно ты говоришь о том, что никто о тебе не заботился, никто не любит... Ложь! Она повернулась, чтобы... Уйти? Нет, не сейчас! Не позволю! Сволочь! Тебе неприятен плач? Хорошо! Услышишь и смех. Только знай, он будет тебе ещё более неприятен. Я хватаю её за плечо. Резко, рывком разворачиваю на себя. Теперь в глазах её... Не испуг, нет. Удивление. Проклятая музыка! Она стала громче! И, кажется, смех... Однообразная, с бесконечными повторами мелодия: флейта и, кажется, скрипка. Как будто заело старую, древнюю виниловую пластинку на плыном, хриплом проигрывателе. И какой-то гад, издеваясь, крутит вновь и вновь, одну и туже музыкальную дорожку: длинный вхлип флейты, деревянный скрип, дрожащее хрипение скрипки, снова флейта, но уже весело, почти танцевально, обрыв на секунду, скрипка - протяжно и уныло, снова флейта, конец. И опять - сначала. Что это? Да кто догадался в новогоднюю ночь крутить в бесконечном, повторяющемся цикле нелепую эту, безумную мелодию? И чей же это смех? - Что с тобой? - спросила Катя. Я вытянул руки. Положил ладони ей на горло. Мне показалось это таким простым, несложным, естественным - сдавить эту плоть, почувствовать нарастающее и стихающее биение крови в пережатых артериях. Держать, сдавливать это тепло, наслаждаться хрипом, захлёбывающимся хрипом, брызгами слюны, судорогой мышц. Я ведь точно знаю, что это единственное, подлинно истинное наслаждение, которое я могу получить от женщины. Разве не эти, воняющие несвежей рыбой, сучки - главные мои враги? Разве не они дают жизнь, продляют жизнь? Разве не одна из них... - Игорь, - прошептала Катя. - Ведь кто-то любил тебя. Твоя мать... Ты так трогательно поздравлял её... - Сука! - я произношу это слово с необыкновенным, острым наслаждением. Словно пяткой давлю отвратительное, давно надоевшее мне насекомое. - Она сука! Ты сука! Ты! Все! - Я ведь могла тебя полюбить, - произносит Катя. - Врёшь! - кричу я. И отталкиваю её. С такой силой, что она, потеряв равновесие, бьётся спиной о балконную, стеклом задребезжавшую дверь. И сползает вниз. Она смотрит на меня - без испуга. Скорее, с жалостью.Как на взбесившегося зверька. - Сука! - повтряю я. И поворачиваюсь, рукой показывая на бесконечные ряды домов, заметённые снегом крыши, бело-жёлтые огоньки городских кварталов. - Вот это! Вот это - твоё. Вот такая вот жизнь. Посмотри на них, Катя! Встань и посмотри. Она не слушает меня. Она застыла в странном оцепенении. Я хватаю её за руку. Понидмаю рывком. От платья летит подхваченый ветром снег. - Посмотри... На улице гремят хлопушки. Красные, зелёные, оранжевые полосы расчерчивают небо. Где-то внизу, в темноте сквера вспыхивают искры фейерверком. Отбрасывая длинным, дымно-огненный шлейф, с отчаянным свистом в небо уходят празднисные ракеты. - Посмотри, Катя. Вот это - твой мир и твой праздник. Счастье глупцов! Они думают, что встречают новый год. Нет, поверь мне! Они и сами не знают, что празднуют на самом деле. Смотри! Я толкаю её к краю балкона. Хватаю за шею и резко наклоняю вниз. Она всхлипывает, пытается отойти назад. Я держу её, удерживаю над многоэтажной бездной. - А знаешь, - я начинаю срываться на крик, - знаешь, что за праздник грядёт?! Светлый, прекрасный праздник! Ваш конец! Их конец! Всеобщая крышка! Вот что они отмечают. И это - мой праздник. Это в честь меня гремит салют. Это для меня горят фейерверки. Это мне кричат "ура!" те ублюдки, что собрались сейчас под окнами. Это ваш последний новый год! Последний! Ты пониамешь это, гадина? Понимаешь? Я отталкиваю её. Отступаю на шаг. Она опускается на корточки. Плачет, ладонями закрыв лицо. "Зачем?" Я слышу её шёпот. Она не мне говорит. Не меня спрашивает. Или всё-таки - меня? "Зачем? Ведь можно же... ты не такой. Ты же не сумасшедший. Зачем... Господи!" Скрипит дверь. Я слышу голос Натальи Николаевны. - А уже шампанског