рные буквы с бледно-серой каймой на белом фоне. Нет, не помню. Не помню название компании. Да и не стремился запомнить. Что-то там.... Вроде бы, "трейд"... или что-то в этом роде. "Виктор Петрович... Помню, помню тебя, Виктор Петрович. Пьяный Витя, сосед - матерщинник в самолёте. Как ты живёшь теперь? Вот интересно..." И тут - словно током обожгло, так что даже пальцы дрогнули и визитка белым листком, кружась, полетела на пол. "Боги мои, это же знак! Не просто так я теперь, именно теперь эту визитку нашёл! Ведь почти месяц в кармане пролежала, и вот... Нет, не просто так! Ведь, если подумать да вспомнить, именно он... Он был первым! Первым, кто принял чашу от меня; первым, кого коснулось отравленное моё дыхание. Он ведь заражён был почти одновременно со мной! Может быть, даже не "почти", а именно одновременно. В самолёте растворилась капсула, в самолёте стал я живой отравой. И он сидел рядом со мной. И вот, теперь слизь из меня течёт, температура поползла вверх. Возможно, ещё несколько дней или всего несколько часов - и мне конец. По крайней мере, я уже не смогу выходить из дома. А потом и не смогу встать с постели... Или где там застанет меня предпоследний удар болезни? Вот на том самом месте буду лежать неподвижно... Хоть оно, это самое место, оказалось мягким! А он? С ним-то что? Вот бы узнать! Узнать, и быть уверенным в том, что меч мой и в самом деле разит без промаха. И если я - участник какого-то до конца не известного эксперимента, автор которого мне так же не известен, то Витя, этот пьяный ублюдок Витя - участник моего эксперимента. МОЕГО! Он - моя первая подопытная обезьяна. Первая из сотен, тысяч, миллионов! А, если повезёт, то и миллиардов! Так... Так не позвонить ли ему? Прямо сейчас? Не воспользоваться ли любезным его приглашением? Самое время поговорить с ним... по-английски... как он и хотел". Номер его мобильного телефона я набирал раза три. И каждый раз слышал лишь длинные, тоскливым хрипов завывающие гудки. Последний звонок (избранного моего я брал уже на измор) завершился немелодичным пиликаньем и обрывом связи. "Куда же он запропастился? В конце концов, это невежливо - не отвечать на звонок. Не каждый же день ему звонит его убийца!" Я набрал один из офисных номеров. - Компания ...трейд Копрорейшн ("чёрт, ведь не запомнил же!") слушает! - по-пионерски бодро ответил мне тонкий женский голос. "Секретарь, верно..." - А Витю позовите, - нарочито небрежным тоном попросил я (почти потребовал). - Кого? Какой-то грохот раздался на том конце линии. Может быть, она от удивления выронила под завязку набитую офисную папку, что держала в руках? - Витю, - с прежней развязностью повторил я. - Я ему на мобильный уже час звоню ("это, конечно, враньё... минут семь у меня на все три звонка ушло, не больше..."), а он не отвечает. - Виктора Петровича? - осторожно уточнила секретарь. - Именно, - с непонятно откуда взявшимся металлом в голосе ответил я. - И побыстрее, если можно. - Вот... не могу, к сожалению, - с некоторым (как мне показалось) испугом и сожалением в голосе ответила секретарь. - Виктор Петрович сегодня так напряжённо работает... просил ни с кем не соединять... "Врёт, сволочь! Врёт ведь!" - ...И никого не принимает. Даже не знаю, чем помочь. Можете для него сообщение оста... - Нет уж! - решительно заявил я. - Буду на мобильный звонить! Мне... "Откуда уверенность такая?" - ...Мне он ответит! - Да, да, - она произнесла это совсем уж потухшим, печальным голосом. И положила трубку. Боги мои, как же обрадовал меня этот разговор! Какую надежду он мне дал! "Действует!" повторял я. "Точно действует!" В радости ходил я по квартире из угла в угол (хотя проснувшаяся болезнь весьма ощутимо покачивала меня на ходу) и, словно умалишённый в припадке, повторял свистящим, хриплым шёпотом: - Действует! Действует! Через десять минут я снова позвонил ему на мобильный. И после длинной (почти уже бесконечной, так и что и со счёта я успел сбиться) серии гудков он всё-таки ответил мне: - Кто? Голос его изменился и был теперь именно таким, каким я и ожидал его услышать - низким, безжизненным, тяжким, и - нарочито грубым при том (словно только наигранной, накрученной грубостью этой старался подыхающий Витя поддержать в себе жизнь). - Чего звонить? - Виктор? - Позже! - неожиданно выкрикнул он и, по-моему, попытался отключить телефон (по крайней мере, я отчётливо услышал шелест и треск). - Болеете, Виктор? - с вернувшейся наглостью спросил я. Он молчал. Мне кажется, мой вопрос не просто ошарашил его - ударил наотмашь, словно молниеносная пощёчина от совершенно незнакомого и как будто даже мирно настроенного человека. Впрочем, на пощёчину он бы мгновенно среагировал. А после этого вопроса молчал почти минуту, не меньше. - Откуда знаешь? - спросил он. - Оттуда, - в тон ему ответил я. - Сам болею. "Если он мне тыкает - и я тоже буду! Вот так!" - Давно? - уточнил он. - Дня два. - И чего у тебя? - Думаю, то же, что и у тебя, - с некоторой (впрочем, достаточно хорошо скрытой) издёвкой ответил я. - Почему так думаешь? - после секундной паузы спросил он. - Вместе в Москву летели из тропиков. В одном самолёте. Ты мне ещё визитку свою дал, звонить просил. Виктор молчал. Молчал и дышал тяжело в трубку. И вдруг заорал неожиданно: - Вместе?!! Ты меня заразил, сука?!! "О, как!" весело подумал я. "Вот так - прямо сразу и догадался". - А, может, ты меня? - с прежней наглостью продолжал я. Он замолчал. Не в смущении, нет. Скорее, в бессилии. Крик забрал у него слишком много сил. По себе знаю - не то, что от крика, а и от каждого слишком резкого, слишком энергичного движения темнеет в глазах, руки тяжелеют, голова начинает кружиться и серые мухи роятся перед глазами. - По ****ям ходил, небось? - развязно-интимным шёпотом спросил я. - Шлялся где попало? - Я с женой отдыхал,.. - смущённо ответил Виктор. Ослабел, ослабел! Даже до смущения дошёл. - И тебя это останавливало? - с явной уже издёвкой спросил я. - И по барам местным не шлялся? Сидел с женой в бунгало и газировку пил? - Ты... это,.. - перешёл вдруг на шёпот Виктор. Мне подумалось отчего-то, что именно в эту секунду он боязливо оглядывается на дверь своего кабинета. - Ты, знаешь, что? - продолжил он и шёпот его стал ещё тише. - Ты ко мне приезжай. Прямо сейчас. - Куда? - продолжал издеваться я. Как будто и так было не понятно, куда! Но Виктор явно истратил последние силы и едва удерживался от того, чтобы окончательно провалиться в беспамятство. - В офис мой приезжай... Я же тебе визитку давал, там адрес правильный... Ни с кем не разговаривай, прямо ко мне иди. Скажи - я вызывал. - Я по вызовам не езжу! - Приглашал, - поправился Виктор и закашлялся. - Да ну тебя! - с всхлипом выкрикнул он, справившись с кашлем. - Нашёл, когда к словам цепляться. Приезжай давай, очень прошу! Только скорей, а то так и помру ведь... В Новый год как-то всё резко началось... "Ого! Раньше, чем у меня! И, судя по всему, куда быстрее болезнь его жрёт..." - ...Температура прыгнула, голова закружилась. Совсем плохо... Блюю кровью... Из носа она же, зараза, течёт... Не остановишь! Задыхаюсь, спать не могу... Боюсь... Он снова закашлял. - Боюсь, что так и умру... во сне... К врачам ездил, и на дом вызвал... Вчера целый консилиум был... - Ни *** не знают! - в отчаянии выкрикнул Виктор. И всхлипнул, словно подавившись слюной. Или уже кровью? "Дохнущая обезьяна" прошептал я. - Что? - переспросил Виктор. - Чего бормочешь-то? - Обезьяна! - громче произнёс я. Мне показалось - выкрикнул в трубку. С полминуты длилось молчание. Виктор дышал тяжело, с хрипом и присвистом. - Бредишь, что ли? - каким-то потухшим, бесцветным голосом спросил он. Я не ответил ему. - Приезжай, - повторил он. - Прямо ко мне иди... Тебе покажут, где... Посидим, выпьем... "Конечно, выпьем" подумал я. "А как иначе?" - Приедешь? - Приеду, - сказал я. - Прямо сейчас выезжаю. Жди. Смерть. Разговор с обезьяной. Три луны впереди. Четыре. Девять. Круглыми, жирными рыбами ныряют в облака. Дорога идёт то вправо, то влево и сугробы волнами несутся прочь. Машину качает, раскачивает, неспокойное море города подхватило её - и вверх, к лунам-рыбам, и вниз, к звёздам в коричневом, талом, солёном небе у ног, бросает, возносит, бросает вновь, без конца, без конца. "Жизнь только кажется бесконечной. Просто мы очень маленькие и не знаем, как быстро может плавать в небе луна". Двоится, плывёт, мутнеет вокруг - будто и в машине холодные московские волны. Тошнит. - Притормозите, - прошу я таксиста. - Вот здесь... - Здесь остановка, - возражает он. - Здесь! - настаиваю я. - Меня тошнит! Прямо здесь! Он останавливает машину. Я открываю дверь... Едва успеваю открыть - и новая порция жижи (теперь, в свете фонарей и плавающих лун - прозрачно-жёлтой, почти флуоресцирующей рвотной жижи) выливается на заснеженный асфальт. Прямо под ноги тем, кто стоит на остановке. - Ну, это... Ты это!.. Я поднимаю глаза. Взгляд мой - больной и белый. Я не вижу сейчас своих глаз... Конечно, не вижу! Но, выходя из дома, успел я глянуть в зеркало. Теперь я постоянно смотрю в зеркало, выходя из дома. Я успел заметить цвет своих глаз. То ли со зрением у меня... Или и впрямь начинается бред? Но глаза были белые. Почти бельма с едва проколотыми точками зрачков. Болезнь забирает у меня цвет. Пусть! Так лучше. Пусть берёт всё! Теперь люди боятся моих глаз. Мужчина в стёганой пуховой куртк