глупое и непродуманное? Что поделать, жажда крови, жажда победы - сильнее доводов благоразумия. Кстати, возможно именно это событие, а не американские бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, явилось первой попыткой применения оружия массового поражения на практике. Дикий степняк Джанибек обогнал на несколько столетий гениального Оппенгеймера! Каково? И его оружие угробило куда больше людей, чем атомная бомба. - Выморенная чумой Кафа, конечно, сдалась, - продолжал Артур. - Татары захватили город. Джанибек Кипчак ликовал и праздновал победу. Как он, должно быть, гордился собой! Своим полководческим даром, своей способностью находить нестандартные, творческие решения для сложных боевых задач! Гений, слов нет! Первый революционер, первый преобразователь евроазиатского масштаба! Да, такой вот праздник... Генуэзские моряки, что пережидали на рейде осаду Кафы, получили от хана разрешение войти в порт и забрать со складов свои товары. Едва ли хан сознательно планировал направить "чёрную смерть" в Европу. Он просто не хотел напрочь испортить отношения с могущественной и богатой Генуей и окончательно отпугнуть итальянских купцов от контролируемого татарами Крыма. Но если бы планировал!.. О, если бы планировал и делал всё осознанно - ему можно было бы ставить памятники возле каждой военной бактериологической лаборатории мира. - Чумные крысы пробрались на итальянские корабли и сошли на берег уже в Италии. И понесли "чёрную смерть" по городам Европы. Чума ударила по Европе сотнями атомных бомб! Вымирали целые города... Да что города - провинции, области. Ещё немного - и вымирали бы целые страны. В течение нескольких лет Европа была полностью открыта для любого вторжения. Если бы нашёлся завоеватель, чьё войско невосприимчиво к "чёрной смерти" - он завоевал бы Европу практически без потерь. А если бы Джанибек планировал и тотальное заражение и последующее за этим вторжение - он бы вошёл в историю как самый остроумный и удачливый полководец. Но, увы! Чума сгубила и войско самого Джанибека. Так ничего он, конечно, не планировал, кроме взятия провинциального, хотя и довольно богатого городка в Крыму. Он был из числа тех избранных Смертью слепцов, что открывают ей ворота, но не видят, не чувствуют её приближения. А вы... Артур остановился на секунду. Посмотрел на меня. И тут впервые я увидел какой-то странный, белый, яростно пляшущий огонёк в его глазах. - ...Вы, Игорь, имеете редкую, уникальную возможность открыть ворота сознательно. Вы станете самой опасной чумной крысой в истории человечества! И любой берег, на который вы сойдете, станет берегом смерти. Никому, поверьте, никому ещё не выпадала такая честь! - Мне, наверное, - после минутного молчания ответил я, - надо бы согласиться. Я же соглашался когда-то... Вот только, честное слово, никак не могу вспомнить - что же тогда помешало... Что? В кабинете было темно, освещался он лишь настольной лампой. Потому размеры его я оценил не сразу. Лишь постепенно глаза мои привыкли к полумраку и сгустившаяся было вокруг меня темнота разошлась, посветлела, стала прозрачной, словно чёрный чай, разбавленный лимонным соком. И стены этого кабинета, необыкновенно, неправдоподобно далёкие, появились из темноты белыми ореховыми разводами декоративных панелей. - Ну как? - спросил Виктор. Он с усталым стоном поднялся, шаркая ногами добрёл до широкого дивана, обтянутого белой, лоснящейся под молочным ламповым светом кожей. Согнулся со стоном и медленно, кряхтя и постанывая, сел, опустил отяжелевшее от беды тело на заскрипевшую кожу. - Хорошо, - ответил я. - Вот так и живу, - отозвался Виктор. - Или жил? Вот оно как... Он наклонил голов вбок. И, словно голова перевесила и потянула на себя туловище, сам покачнулся и лёг на бок. - Тяжело сидеть стало... Тяжело... Меня поразило его лицо. Когда я зашёл в кабинет (секретарь не хотела поначалу меня пускать, но Виктор крикнул ей из закрытого кабинета что-то очень грозное и обидное... так громко, что мы оба вздрогнули, я и секретарь... она виновато улыбнулась и пропустила меня), Виктор сидел за столом, низко опустив голову. Потом он поднял глаза - и я вздрогнул! Боги, неужели я буду выглядеть так же?! Лицо его было тёмно-красного цвета, словно вымазанное густой, запёкшейся кровью. На шее и лбу отчётливо были заметны большие, фиолетово-синие, вспухшие пятна, словно оставшиеся от долгих побоев. Из носа у него, видно, часто шла кровь, оттого в одну ноздрю была вставлена скрученная ватка, а к другой он часто прикладывал грязный носовой платок. Глаза его глубоко ввалились, и при свете лампы казалось, что их и вовсе нет, а на месте их лишь широкие, чёрные, бездонные глазницы... Но стоило ему лишь слегка повернуть голову вбок - и на дне этих обманчиво-пустых глазниц белыми точками отсверкивали всё ещё не умершие, не похолодевшие, не вытекшие, не закрывшиеся глаза. "Закрой дверь" прохрипел мне Виктор, едва я переступил порог его кабинета. "Не хочу, чтобы эта сука сюда заглянула..." Теперь он, завалившись на бок, полулежал на диване. Дышал тяжело с присвистом, с трудом заталкивая воздух в неподатливую резину лёгких. Я сидел у стола, отвернувшись, прикрывшись ладонью от раздражающего, бьющего по глазам света настольной лампы. - Почему? - спросил он. Я молчал. - Почему у тебя так? - Что "так"? - переспросил я. - Так хорошо, - пояснил он. - Ты вон, смотрю, и ходить можешь. И с лицом у тебя... Быстро добрался. - Я на такси. - Ну и что? Виктор закашлял и отхаркнул комок слизи прямо на ковёр. - Я вот, - отдышавшись, продолжил он, - и на такси бы поехать не смог. Хорошо, водитель у меня... молодец... Возит бережно, мягко... И жене, вроде, ничего не говорит... "А как жена?" хотел было спросить я, но передумал. - Ты... это... Виктор вытер лицо платком. - Думаешь, жене легче сейчас? - Нет, - ответил я. - Правильно. Но она, видишь, на чудо надеется. В больницу собирается ложиться... Она и меня было в больницу положила, да я на следующий день оттуда сбежал. Ей, вроде, чуть полегче, чем мне. Кровь так сильно не идёт. Так, из носа иногда... И изо рта. А она, дура, переживает. Меня чего-то всё ругает. Говорит, что я заразу подхватил... А откуда ей знать? Откуда? Пургу гонит, несёт чушь всякую... Может, нас всех в самолёте чем отравили? Я пожал плечами. - Вряд ли. Да и зачем? - А, может... Виктор поманил меня пальцем. Я остался сидеть у стола. - Подойди, я тебе тайну открою... - Не могу, - честно признался я. - Еле сижу. Сам того и гляди завалюсь. - Калеки! - с горечью выдохнул Виктор и снова сплюнул на ковёр. - Ну и сиди... В другое время я бы тебя и на порог не пустил... - А чего сейчас пустил? - спросил я. - Ты же теперь такой же полутруп, как я... Или я - такой же полутруп, как и ты... Виктор улыбнулся и зубы белой полоской блеснули на мгновение на его почерневшем лице. - Видишь, какой я урод теперь? Была бы мать жива - не узнала... - Узнала бы, - возразил я. Виктор не ответил. Может быть, и не услышал меня. - Что делать-то теперь? - жалобно спросил он. - Вот так в кабинете, считай, и живу. Почти не выхожу отсюда. Еду мне шофёр возит. Хорошо, душ я рядом с кабинетом в своё время оборудовал, да туалет... А как дальше жить? И ведь ни один доктор, гад, толком ничего сказать не может. Никто ничего не знает! То грипп, то пневмония, то дизентерия, то ещё какую-то херню найдут! - А мне всё хуже и хуже! - выкрикнул он и тут же зажал ладонями рот, стараясь заглушить резкий хрип, идущий из лёгких. - Не волнуйся, - ответил я. - У меня это только с виду всё лучше. На самом деле мне тоже хреново. Тоже... гнию... Хотя пока это не так заметно. - Ты вот,.. - ответил Виктор. - Я... Жена моя... Сколько ещё таких? Может, нас и впрямь в самолёте отравили? Хочешь тайну открою? - Нет, - ответил я. - На нас оружие новое испытывали! - убеждённо и не слушая меня продолжал Виктор. - Точно тебе говорю! Прямо в самолёте и отравили чем-то. Я этих азиатов знаю! - При чём здесь азиаты? - удивлённо спросил я. - А как же! Они. Непременно они! Им лишь бы русского человека отравить... - Чепуха это, - ответил я. - Никто никого не травил! Просто в тропиках болезни... - Говорят, - прервал меня Виктор, - есть в Москве какой-то институт... Не то тропической медицины, не то... В общем, моя-то секретарша телефон теперь ищет... Не знаю, найдёт ли... Она, дура, и в обычном телефонном справочнике ничего найти не может... Выгнать её, что ль, напоследок? - Зачем? - спросил я. - А так просто, - ответил он. - Я, знаешь ли, стал думать... что не выживу... наверное. Поначалу не страшно было... Мало ли что? Первый раз, что ли, болею? А теперь вот... Я такого не видел ещё никогда... К зеркалу даже подходить боюсь... И вот думаю теперь, что, наверное, умру. Кровь течёт и течёт... Так и вытечет, по капле... И спать боюсь. Дышать уж очень тяжело. Лёгкие меня не слушают. Пока не сплю - ещё ничего. Дышу. А как засну, расслаблюсь - задохнусь ведь. И глаза открыть не успею. Так и умру... в темноте... Знаешь, как это хреново? - Знаю, - ответил я. - И вот, - сказал Виктор, - что я думаю. Думаю, что очень это плохо - вот так умереть. И что надо бы это сделать... не просто так... - А как? - спросил я. - Не знаю, - ответил Виктор. - Просто подумал... можно ведь сделать... Можно сделать что-нибудь этакое. В смерти ведь меня не достанут? Лишь бы сил хватило... Главное - рассчитать, чтобы сил хватило... Сделать что-нибудь, и в смерть сбежать. И пусть поминают меня потом, пусть... - Что име