один" ответил мне кто-то. Или мне показалось? "Ты один. Ты счастлив? Зачем ты мучаешь нас? Ты придумал свою жизнь, но как же бедна и убога твоя фантазия! Почему ты не придумал себе другую жизнь? Почему ты не уничтожил одного себя?" "Скучно" ответил я. "Это мой план! Мой тихий Армагеддон! Моя змеиная смерть!" "Прости" ответил мне голос. "Я никогда, никогда ещё не говорил с тобой. Должно быть, это моя ошибка. Роковая ошибка. Я бы просил у тебя прощения, и ты бы простил меня. Но - поздно! Поздно теперь... Как ты думаешь, что будет после смерти?" "Чьей?" спросил я. "Твоей". "Моей? Ничего". "Ты прав" ответил мне голос. "Ты прав. Ты оставишь после себя пустоту. Пустоту, которая никогда и ничем не заполнится. Это и есть твоя вечность?" "Да" ответил я. "Твоё тело - обитель самой смертоносной заразы в истории человечества. Заразы, которая прекратит саму эту историю. Твоё тело будет убивать даже после твоей смерти. Едва ли его сразу отыщут в проклятом твоём жилище. Едва ли его сразу догадаются кремировать. Едва ли к нему приблизятся в костюме высшей биологической защиты. Просто придут и положат на носилки... Оно будет убивать, убивать, убивать. Ты думаешь, это твоя власть? Твоё величие? Твоя заслуга? Ты - просто вместилище, обитель демонов. Как просто получить великую власть над жизнями других людей! Нужно просто расслабиться и впустить в себя дух силы, всесокрушающий дух власти". "Люди, самые лучшие и чистые, молятся о ниспослании веры" возразил я. "Молятся о ниспослании духа святого. Откуда им знать, чего хочет их божество? Быть может, святой дух - во мне. Быть может, их славный бог ставит точку, и я - кончик его пера. Кто знает..." "Ты - добро?" "Нет добра и зла" ответил я. "Нет воздаяния, нет высшего суда. Есть просто Воля. Иов возроптал, а Всевышний ответил ему: "Излей ярость гнева твоего, посмотри на всё гордое, и смири его. Взгляни на всех высокомерных, и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их. Зарой их всех в землю, и лица их покрой тьмой. Тогда и я признаю, что десница твоя может спасать тебя". Так сказал Господь, которому поклоняются иудеи и христиане. Мне нравятся его слова! В них - мудрость. Воля и сила! Нет любви, нет смирения, нет справедливости, нет спасения, нет милосердия! Всё это ложь, опасные иллюзии, мерзость! Любовь - мерзость перед Высшими. Мерзость! Разве спасла она хоть кого-нибудь? Разве она изменила к лучшему чью-нибудь жизнь? Разве продлила хоть на секунду чью-либо жизнь? Сила, абсолютное, всепроникающее, всесокрушающее насилие - вот единственная движущая сила Вселенной. Сама жизнь сотворена насилием, вырвавшим материю из вечного мрака и покоя, сообщившим ей энергию, давшим ей импульс к развитию. И если моя сила - высшая на земле, то не свидетельство ли это правильности моего выбора?" "Я хочу спать" ответил мне голос. "Я устал..." - Что ты шепчешь? - обеспокоено спросил меня дядя Петя. - Игорь, племяш любезный, у тебя не жар ли начался? Лицо багровое прямо. - Ничего, - ответил я. - Кровь прилила... Пётр... - Слушаю, слушаю, - отозвался дядя Петя. - Отец мой быстро умер? Ты... Мама говорила, ты и в больницу к нему ездил. - Как считать, Игорь. Когда он умирать-то начал? Разве это знает кто-нибудь? Я - нет. Мы, честно говоря, не слишком-то плотно с ним общались. Не сказать, что дружили, не сказать. Мама твоя жаловалась... Он крякнул и посмотрел искоса на могильную плиту. - Он же детдомовский, отец твой. - Я знаю. - Да, вот... Игорь, ты ж сам всё видел. Жили они, мать и отец твой, неровно. У него характер - не сахар был. Скандалы были, и пил он одно время... - Я помню. - Да, - продолжал дядя Петя. - Ты с детства тихий был. Как сейчас помню: звонит мать-то твоя да в голос кричит. Приезжай, дескать, Петя, забери меня... Ну, приезжаю. А в доме... Мать моя! Бутылки на полу, крик, дым коромыслом! - Какой дым? - спросил я. - Это я так, - дядя Петя смущённо кашлянул и снова глянул на могилу. - Фигурально выражаюсь. Хотя, по-моему, было всё-таки накурено. Я тебя тогда, помнится, еле нашёл. Ты под диваном прятался. Помнишь? - Нет, - ответил я. Ложь! Помню, помню эту мелкую, сухую, мерзкую пыль, забившуюся мне в ноздри. Крики, звон тарелок, удары кулака по столу. Помню, помню всё! - Вот так, - сказал дядя Петя. - Вот так оно всё и было. И не раз так было. А потом у него то ли рак нашли, то ли ещё что-то... В общем, не знаю точно. К нему в больницу мать твоя всё время ездила. Я-то только вместе с ней навещал. Один... Вроде, и не ездил один, хотя всего, конечно, не упомнишь. А она... Она помирилась с ним, мать-то твоя. Помирилась, как только болезнь у него нашли. В больнице... В общем, захожу в палату, а он там, где-то в уголочке лежал... И она рядом его постелью на стуле сидит, к нему наклонилась. Смотрю на них - прямо голубки, тихие такие, целуются... Я даже отвернулся, слёзы на глаза набежали. Да... Она его потом часто вспоминала. Жалела, что не так жизнь они вместе прожили. Не так, как хотели. И тебе, конечно, не то детство устроили... Да что говорить... Странная штука судьба, странная. Вот, вроде, хорошие люди. Добрые, умные. А вот портят себе жизнь, ломают её. А почему? И сами, наверное, объяснить не могут. И себе портят, и... Он посмотрел на меня и отвернулся. - ...И детям своим. То есть... сыну... Вот так. Я как только начались у них дебоши всякие, сразу ей предложил: "Давай, пока всё не устроится, я Игоря к себе возьму". Так и сказал. А она - отказалась. Напрочь. А плохо было бы тебе у нас? - Не знаю, - ответил я. - Вот смотри, - дядя Петя повернулся ко мне, снял перчатку и начал загибать пальцы. - Квартира-то тебе от бабушки досталась. Это ведь, считай, от нашей семьи. Детей у нас с Лидой нет. Хотя, конечно, двоюродные всякие братья... Да, но вот у и матери у твоей квартира, которую ещё отцу твоему выделили. Это в советское-то время! Правда, он по строительной части тогда был, да и мама моя была жива, а там ты родился, а они - в общежитие. В общем, что он там крутил - не знаю, а квартиру он себе выбил. Умный был, когда трезвый! Вот такие дела. - Это не важно, - ответил я. - Теперь и это не важно. - Вот странный ты, племяш, - искренне удивился дядя Петя. - Не пойму - то ли из-за болезни это у тебя, то ли просто настроение такое. То кладбище тебе не важно, то... А почему, кстати, кладбище не важно? Что, вот так всю жизнь ездить сюда будешь? - Нет, - ответил я. - Никто никуда не будет... Просто не важно. Всё теперь будет по-другому. Не так, как кто-то планировал; не так, как хотел. Теперь можно всё забыть... "Не буди меня, прошу" прошептал всё тот же тихий голос. "Я только начал засыпать..." - Вот вредный ты, племянник дорогой становишься, когда заболеешь, - сказал с досадой дядя Петя. - Это я ещё заметил, когда ты маленький был. Ты и тогда любил сесть куда-нибудь в угол, да что-то бурчать себе под нос. Непонятные всякие слова говорил, людей каких-то странных придумывал, которых и на свете никогда не существовало. Фантазёр, право слово... - Пётр, может, поедем? - предложил я. - Темнеет... - И то правда, - ответил дядя Петя и встал со скамейки. Отряхнул брюки от налипшего снега. Веник из еловых ветвей положил под скамейку. Бутылку и пластиковые стаканчики положил в пакет. И подошёл к калитке. - Ну вот... Всё убрали, в порядок привели... Я попытался встать - и ноги ослабли вдруг, подогнулись. Мне показалось, что наполнены они не кровью, а вязким, тёплым, дрожащим желе. Бледная лента фонарей поплыла куда-то вбок, я едва успел схватиться за спинку скамейки, но всё-таки не удержался, упал на бок, ударившись о край деревянной доски. - Да что ж с тобой?! Дядя Петя кинулся ко мне. Он подхватил меня за локоть и помог подняться. - Скорей бы домой надо, - шептал он, подводя меня к калитке. - Вот ведь ерунда какая... Нам и до машины теперь минут пять ходьбы. - Дойду, - ответил я. - Петь, да пустил бы ты меня! Я по прямой пока и сам ходить могу. Он отпустил мой локоть. Но правую руку свою продолжал держать согнутой, словно ежесекундно готовясь поймать меня в очередном падении. - Петь, - попросил я, - если не тяжело тебе... - Нет, нет, - поспешно ответил он. - Рядом с моим домом парк есть, - сказал я. Дядя Петя посмотрел на меня недоумённо. - Ну, вроде... Он откашлялся, словно пытаясь скрыть охватившее его вдруг смущение. - Ты чего это, племянник, про парк вспомнил? - Сделай крюк небольшой, - пояснил я. - Ты же всё равно на машине. - Зачем? Пальцем я прочертил в воздухе невидимую змейку. - Прогуляюсь там, перед сном... - Обалдел?! - воскликнул дядя Петя. - Здесь ещё воздухом не надышался? Еле на ногах стоишь, впору "скорую" вызывать, а ещё по паркам гулять собрался! - По парку, - поправил я. - Да он маленький. За десять минут обойти можно. - Да ещё и на ночь глядя! - продолжал возмущаться моим легкомыслием дядя Петя. - Высади там, - повторил я. - Я ещё успею... дома належаться... Я домой приду - тебе позвоню. Ты к тому времени как раз до дома доберёшься. Я тебе позвоню, ты и беспокоиться не будешь. Всё нормально... - Ну... не знаю,.. - не слишком уверенно ответил дядя Петя. - Если считаешь, что нормально всё... Ты уж человек взрослый, сам про своё здоровье всё понимать должен. Ладно, высажу, коли просишь. Если, как говоришь, на десять минут. Только ты позвони, не забудь. А то, сам понимаешь. Мать твоя запилит меня потом, да и самому совесть заснуть не даст. Позвонишь? - Непременно, - ответил я. - Жди. Смерть. Разговор. Белая впадина, пологие берега. Вода накрыта крепким льдом, лёд засыпан, лёд спит под долгими снегопад