— Северус, – мягко прервал его Альбус, – так нужно. Я прошу тебя. Мы не можем рисковать жизнью Гарри.
Снейп откинулся на спинку кресла, соединил перед собой пальцы так, что они образовали «домик». Его взгляд стал очень холодным и отрешенным.
— Конечно, не можем, – с презрением бросил он.
— Северус, мальчик мой, я не говорю, что твоя жизнь менее важна. Но ты сильнее Гарри, ты справишься, если что…
— Не надо, Альбус, – тихо перебил Снейп. – Мы оба знаем, что моя жизнь ничего не стоит. Я сам согласился на это много лет назад. И не собираюсь отступаться.
— Я не хочу, чтобы ты думал…
— Не надо, – повторил Северус. – Все в порядке. Я сделаю, как вы хотите. Я слишком многим вам обязан.
— Северус, я не стал бы просить тебя, если бы кто‑то другой мог с этим справиться, во–первых. И если бы не думал, что тебе это может пойти на пользу, во–вторых.
— О чем вы?
— О Гермионе Грейнджер.
Снейп побледнел и явственно почувствовал, как сердце пропустило пару ударов. Внутренний голос мерзко хихикнул. Собрав в кулак все свое самообладание, Северус как можно более безразличным тоном сказал:
— Не понимаю, о чем вы, Альбус. Причем здесь эта гриффиндорская выскочка?
Но Дамблдор одарил его таким взглядом, что Снейп сразу как‑то ссутулился, словно из него выпустили воздух.
— Как вы узнали? Нет, глупый вопрос, вы все знаете. Давно?
— А ты сам‑то давно об этом знаешь? – голос Альбуса был наполнен сочувствием.
«Ничего другого ты и не достоин, – прошептал внутренний голос. – Только жалости и презрения за свою слабость».
Снейп задумался над вопросом директора. Давно ли он понял, что влюблен в собственную студентку? Наверное, с начала этого года, когда допустил в своих размышлениях возможность того, что он вообще может любить хоть кого‑то. И тогда все стало на свои места. Но вот когда он умудрился в нее влюбиться?
Очевидно, не на первом курсе. Она ведь была совсем ребенком. Раздражающим, вечно сующим нос не в свое дело, но весьма миловидным ребенком. Впрочем, тогда она его только раздражала. Если не считать эпизода с троллем, когда его поразила до глубины души способность гриффиндорки так спокойно врать.
На втором курсе она была не на много старше, но он не смог тогда не отметить ее способности в зельеварении: шутка ли дело в двенадцать лет приготовить Оборотное зелье! С первого раза. Не допустив не одной ошибки. Тогда он внутренне пожалел, что она не попала в Слизерин, это обеспечило бы его факультету первенство в кубке школы минимум на семь лет. Но он еще не любил ее.
На третьем курсе она уже стала меняться, превращаясь из ребенка в девушку, но оставалась ребенком по сути. К тому же эпизод со спасением Блэка, в котором она, несомненно, принимала активнейшее участие, разозлил его и заставил ненавидеть так же сильно, как Поттера.
Первый тревожный сигнал поступил во время ее четвертого года обучения, на Рождественском балу. Он видел ее всего лишь несколько минут, но тогда он впервые понял, что девочка выросла. И что она во многом превзошла его самого в ее возрасте. И что он восхищается ею. Тогда он убедил себя, что это что‑то вроде отцовских чувств: будь у него дочь, он хотел бы, чтобы она была такой, как Гермиона Грейнджер.
Пятый год был перенасыщен событиями из‑за того, что произошло в конце четвертого: возрождения Волдеморта. Ему нужно было снова войти в доверие к Лорду, занять свое место среди Пожирателей, умудриться при этом не сойти с ума от необходимости нормально общаться с Блэком, да еще не придушить Долорес Амбридж, пока та была директором школы. В общем, год был тяжелым.
Шестой год ее обучения стал для него самым сложным. Во–первых, он понял, что ничего отцовского в его отношении к ней не было. Едва ли отец когда‑либо стал бы так скользить взглядом по всем изгибам тела дочери, представлять вкус ее губ или мечтать запустить пальцы в ее непослушные волосы. Он был сконфужен, растерян и от этого еще более невыносим, чем раньше. Никогда до этого он не желал собственной студентки. Ему казалось, что он попал в ад при жизни. И это притом, что его жизнь всегда была похожа на ад. Он все задавался вопросом, неужели он такое чудовище, что может переспать с несовершеннолетней девочкой, которая ему в дочери годится? Неужели он сделал бы это?
Первого сентября этого года он получил ответ на свой вопрос. Он видел, как Грейнджер сидела на пиру со своим парнем, – самым никчемным представителем семейства Уизли, – который то и дело брал ее за руку, целовал в висок, в губы, а она улыбалась, краснела от удовольствия и периодически, смутившись, что‑то шептала ему, после чего он отпускал ее, но через несколько минут все начиналось сначала. Снейп сгорал от ревности, в то же время понимая, что никогда не коснется этой девочки. Она заслуживала большего, чем тупой рыжий балбес. Но и гораздо большего, чем старый отвратительный Пожиратель Смерти, чьи руки были по локоть в крови.